Началось как-то все молча, молча и продолжалось, шли через сосновую рощу, под ногами чавкала хвойная подстилка, с ветвей срывались тяжелые капли, у кого-то на поясе перхала рация. Александра стало дергать в левое бедро, он захромал, но, не желая подать виду, только ускорил шаг. Рана напоминала о себе обычно вот так не вовремя, когда нужно было куда-нибудь бежать. Боль прорастала ледяным лезвием из кости, слабея, стекала к колену, и кожа немела в месте удара пули. Как всегда при этом, он вспоминал безоблачное воскресенье двенадцатилетней давности, церемонию открытия какой-то восстановленной церкви, серебряные ножницы на подушке, мать, державшую его за пуговицу на рукаве, толпу и страшный удар по ноге, после чего на платье Государыни расцвели похожие на сыпь красно-бурые точки, а его самого кто-то стал тащить вниз, под обтянутый бархатом помост, – ему казалось, что ушибленной ногой он продавил доски насквозь, уходя в них, как в воду.

У ворот возникла заминка. Из командного пункта наотрез отказались открывать объект без санкции кого-нибудь из членов Императорского Совета. В ответ Андрей клятвенно пообещал пустить под трибунал дежурного и дал ему на размышление минуту. Александр было понадеялся, что этим все и кончится, они вернутся, Андрей побежит искать себе неприятностей на командный пункт, однако не прошло и десяти секунд, как загудели спрятанные в гранит сервомоторы, высокие створки железно гавкнули и поползли по сторонам.

Картина происшествия, хотя все еще далекая, отличалась от телевизионной настолько, что Александр подумал, будто они вышли не с той стороны Дворца. Плоские россыпи огней и бликов на влажном асфальте простирались вокруг, как берег над водой. Зазевавшийся полицейский попытался преградить путь, но тотчас был остановлен, буквально обездвижен видом формы императорских гвардейцев. Когда прошли кордон, Андрей на ходу склонился, подхватил что-то и протянул Александру стреляную гильзу: «Девять миллиметров, корона…» Александр машинально сунул ее в карман.

Основная масса толпы собралась у автобуса. Здесь было много света, нервной и вместе с тем какой-то сонной возни, дорожное полотно оказалось уложено кольцами кабелей, присыпано зерном автомобильного стекла и обрывками бумаги.

Под раскрытыми передними дверьми автобуса на подстилке лежала без сознания девушка лет семнадцати в разорванном на груди платье. Над ней колдовал молодой санитар; что-то шуршало и щелкало у него в раскрытом чемоданчике, он тихо ругался, а потом в дрожащих руках его расцвел шприц с длинной, в палец, иглой. К удивлению Александра, люди толпились не здесь, а у задних дверей. Он замешкался, не зная, что делать, тем более что в это время с обочины стал взлетать вертолет. Машина, свистя лопастями, прошла всего в нескольких метрах над землей. Жарко дохнуло выхлопом, пространство как будто заполнилось штормовой водой, и в эту минуту грохочущей, чудовищной тишины Александр увидел, как повисает жало шприца над грудью девушки. Он не успел ничего подумать – при таком грохоте было невозможно думать, – а лишь перехватил руку санитара. Парень и не сопротивлялся. Не оборачиваясь и, очевидно, решив, что это кто-то из медицинской бригады, он отдал Александру шприц и побрел прочь на заплетающихся ногах. Со шприца текло, Александр передал его одному из гвардейцев. Он был сейчас ближе всех к девушке, и что-то покорно-беспомощное, показавшееся в ее позе, заставило его опуститься на колено, коснуться полураскрытой кисти. Дыхание бездонной дыры под девушкой, пропахшей хвоей пустоты, в которой он сам очутился одной ногой двенадцать лет назад, одурманило его, он как будто отстранился от самого себя и, впрочем, потешаясь краешком мысли над дикой превратностью случая – цесаревич-реаниматор, – был едва способен поспевать за самим собой. За собой, то орущим на гвардейцев и врачей, то прикрывающим лоскутьями платья грудь девушки, то бьющим кулаком по борту автобуса («Едем! Едем!» – куда? зачем?) – в общем, совершающим массу невозможных действий. Кто умеет водить автобус? Не «водитель автобуса», а ты, Андрей, ты, болван, способен сдвинуть с места этот драндулет? Способен – в автобус! Девушку, врачей, гвардейцев – всех в автобус! Да звоните, чтоб встречали! Главное – успеть. Не дать дыре сделаться ямой, которую забросают еловыми ветками, сровняют с землей и придавят памятником.

Более или менее он стал приходить в себя, когда, решив срезать угол сада, утюжа крышей обвисшие ветки, по узкой прогулочной аллее они подъезжали к госпиталю. Отрезвил же его знакомый по прогулкам дух тления, казалось, что в автобусе запах сгустился.

По телефону медики не разобрались, в чем дело, – у дверей приемного покоя ждали сразу три санитарные тележки и чуть не взвод белых халатов. Девушку гвардейцы пронесли мимо Александра в передние двери и отчего-то направились не к белым халатам, а в обход здания. Санитарам пришлось устроить погоню с гремящей тележкой, и тут случилось нечто удивительное: ладно бы они уложили и отвезли в приемный покой девушку, но затем обступили и гвардейцев. Один из солдат вдруг заикнулся, схватил с головы берет и сложился со стоном, его стошнило. Александр посмотрел себе под ноги и увидел, что стоит в вязкой, как грязь, луже крови, что кровь не только у него на ботинках и брюках, но и на рукавах куртки. Взгляд его прошел в глубь салона, и там, между кресельных рядов, он увидел жирно лоснящийся, какой-то сникший контур тела с размозженной головой. Запах, исходивший от тела, показался знакомым, и на мгновение, в которое он был близок к обмороку, в запахе этом он различил ту самую вонь, что преследовала его в парке. Чувствуя дурноту, он тоже стал сходить по ступенькам, споткнулся и чуть не упал. Белые халаты было бросились к нему, но что-то в его лице заставило их остановиться и только смотреть, как медленно, словно не сознавая того, что делает, он растирает кровь на брюках.

В первом часу Андрей был поднят из постели второй раз за ночь, но теперь его разбудил не штабной посыльный, а камердинер Государыни.

Пробежка под дождем освежила его, он ясно вспомнил автобус, прикинул, за что и каких размеров ему может быть устроена выволочка среди ночи, и не нашел ничего серьезного. Государыня ждала его в своем малом кабинете. На ней было выходное платье, она ходила от стены к стене, из чего Андрей, вставая в дверях, заключил, что прием в зимнем саду завершился только что, но Государыня не желает присесть, иными словами, мука его будет недолгой.

– Рассказывай, – на ходу бросила она, не глядя на него.

Лицо ее разрумянилось, но в гневе или от вина, Андрей не понял. Он понял лишь то, что гроза шла мимо.

Пригладив волосы, он стал рассказывать, что было у восточных ворот. Государыня слушала, не перебивая, реакция ее сводилась к редкой усмешке или наклону головы, и лишь в двух местах, при описании возни со шприцом и погрузки в автобус, правая бровь опасно поползла вверх.

Андрей уже было перевел дух, как Государыня, протянув прямую, словно для рукопожатия, руку, потребовала:

– Результаты экспертизы.

– Ваше величество?.. – растерялся Андрей.

– Результаты экспертизы этого… – Рука очертила дугу. – Ну, в автобусе, болван!