– Не моя, Беллочкина! – На глазах Гирши Менделевича навернулись слезы. – Спасибо вам, дорогой Арсений Иванович. Большущее спасибо.

– Говорил вам: тятечка, не трожьте, – процедил, обращаясь к матери, младший из сыновей.

– Заткнись, Селиван, – оборвал его отец.

– Жду от вас признаний, – улыбнулся ему довольный собственным успехом Яблочков.

– Так не в чем, господин чиновник. Только извиниться могу. Простите великодушно, что должность вашу переврал. Люди мы простые, в чинах не разбираемся. Сами же видите: живем скромно, своими трудами.

– Про труды давай поподробней. Откуда у твоей жены золотая брошь? Где это ты столько деньжат заработал?

– Каюсь. Брошь не заработал, под ногами нашел.

– Ври, да не завирайся.

– Всеми святыми клянусь. В пятницу мы с Харитошей, это старшенький мой, тащили сундук. Страсть какой тяжелый. И вдруг на ступеньках будто звездочка вспыхнула. Я – Харитоше: «Ну-ка, поставь». Наклонился, а там – брошь.

– И где те ступеньки, на которых броши валяются? – с ехидцей уточнил Арсений Иванович.

– На улице Офицерской, дом двадцать девять.

– То бишь признаешь, что в пятницу обнесли там квартиру?

– Шутить изволите? Башкой лучше подумайте, разве нанял бы нас Иван Дмитриевич, если бы воровством промышляли? Нет, мы – люди честные. На Офицерской, как и всегда, заказ исполняли, перевозили вещи.

– Врет, – прошептал Яблочкову Тейтельбаум. – Ничего я ему не заказывал.

– Заказ, говоришь? А кто заказчик? – делано удивился Арсений Иванович.

– Швейцар того дома, Захаркой его звать. Сказал, что квартирант ихний на дачу съехал, а ключи ему оставил и поручил самые ценные вещи на склад вывезти для пущей сохранности. Квартиры-то летом, сами знаете, часто грабят.

Яблочков оторопел от подобной наглости. Если бы Африкан соврал, что нашел брошь на Невском, дело можно было бы передавать следователю. Однако хитрец ловко смешал факты с небылицами. Пойди теперь докажи, что Белла Соломоновна Тейтельбаум оставила брошь в квартире, а не обронила ее на лестнице.

– И куда отвезли вещи?

– Куды Захарка велел. На склад Аставацатурова на Калашниковой набережной.

– А квитанция где? Или успел Захарке отдать?

– Виноват, ваше благородие, не успел. Если нужна, мигом принесу.

– Вместе сходим. Уж больно ты ловок.

У Жупикова опять задергалась бровь:

– Боитесь, что сбегу? Ни в жизнь! Честные люди от полиции не бегают.

Африкан Семенович прошел вместе с Яблочковым в гостиную, отпер ключом, что висел у него на шее, одну из створок буфета, достал оттуда большую железную коробку, в которых хозяйки обычно хранят муку, открыл, сунул руку и вытащил бумажку с печатью. Яблочков пробежался по строкам: «Пять обитых железом сундуков сданы вечером 28 мая 1871 года, оплата хранения произведена по 15 сентября, выдача по предъявлении данной квитанции».

– Что еще в твоей коробке? – поинтересовался Яблочков.

– Ничего. Вексель на сто рублей, купчина один им рассчитался, жду теперь погашения. Еще облигаций на тысячу…

– Дозволь-ка взглянуть.

– В другой раз. Квитанцию хорошо рассмотрели? Тогда попрошу вернуть, мне ее заказчику надо отдать…

– Захарке?

– Ему.

– Тогда нам по пути. Как раз сейчас он на Большой Морской в камере для задержанных. Утверждает, что перевозку вещей никому не заказывал.

– Как так?

– Что то не перевозка была, а похищение, которое спланировал некий Иван Иваныч, как две капли воды похожий на тебя.

– Мало ли кто на кого похожий. Врет ваш Захарка.

– Все может быть, – протянул задумчиво Яблочков. Может, и, правда, Захар с три короба нагородил?

Сам залез в квартиру, сам украл вещи, чтобы долг покрыть, а потом решил замести следы, нанял ломовиков… Глупость, конечно, подозрения все равно на него бы пали. Но Захарка глуп и мог просто этого не понимать. Что ж, придется устроить очную ставку.

– Ничего страшного, разберемся. Сейчас мы с господином Тейтельбаумом отправимся на склад, чтобы опознать вещи, а вы с сынишками прокатитесь на Большую Морскую…

– Да за что, господин начальник? В чем наша вина? На какую работу подрядили, ту и сделали. А ежели Захарка квартиранта ограбил, мы-то при чем?

– Открой-ка банку, – велел Яблочков.

Уж больно нежно Жупиков ее сжимал.

– Не имеете права сего требовать. Постановление должно быть.

Яблочков сунул извозчику в бок ремингтон:

– У меня как раз есть. Чувствуешь его? – и взвел курок. – Не откроешь, убью при попытке к бегству.

Жупиков поставил банку, открыл трясущимися руками крышку и вытащил стопку, штук двадцать, не меньше, квитанций о сдаче вещей на склад Аставацатурова.

– Эти квитанции тоже не успел отдать заказчикам?

Ашот Аставацатуров, важный господин со сросшимися бровями и необъятным животом, сначала утверждал, что не понимает русский язык, потом вдруг его вспомнил, заодно вспомнив, что сегодня – неприсутственный день. Лишь под угрозой ареста за соучастие согласился открыть склад.

– Да, это мои шубы, – произнес Тейтельбаум, заглянув в открытый Яблочковым сундук. – Дорогой Арсений Иванович, держите пятьдесят рублей. Вы их честно заработали.

– Поедешь с нами, – сообщил Яблочков армянину.

– За что? – побледнел тот.

– За хранение ворованных вещей.

– Ай-йа-ай, зачем такой плохой говоришь? Раз у него деньги взял, – Аставацатуров ткнул пальцем в Тейтельбаума, – у меня тоже бери. Много-много дам.

– Поедешь с нами, – повторил Арсений Иванович. – Собирайся.

– Совсем не могу. В склад кто придет, где Ашот? Нехорошо будет.

– А склад я опечатаю. Завтра будем его описывать.

Фрелих идти в трактир отказался:

– Не могу, дома дела.

– Жупиковы-то сознались? – спросил у него Яблочков.

– Нет, запираются.

– Надо им очную ставку с Захаркой устроить…

– Завтра устроим, Арсений Иванович. Айда в трактир, – взмолились агенты. – Поздно ужо. А завтра снова на службу.

И Яблочков махнул рукой. Успеется…

А Фрелих поспешил на телеграф, чтобы дать депешу Крутилину.

Если воскресный день начальник сыскной проводил в Парголово, в понедельник он приезжал на службу не раньше полудня. Зная про то, Яблочков позволил себе припоздниться, пришел не в девять, как положено, а в одиннадцать. И к ужасу своему узнал, что Крутилин давно на месте и несколько раз его уже спрашивал. Яблочков постучался к нему в кабинет.