Лишившись своего командира, атакуемые с нескольких направлений, гитлеровцы бросились врассыпную, оставляя раненых, оружие, снаряжение и технику. Потерявшего сознание, тяжело контуженного Игоря Глеймана подобрали красноармейцы. Его и всех раненых детей вывезли в тыл. Наши бойцы, увидевшие место кошмарного преступления, поклялись жестоко отомстить проклятым фашистским гадам.

– Это не люди! Это просто двуногие твари! Их надо безжалостно карать! Всех кровавых упырей, с оружием в руках вступивших на Советскую землю, надо закопать, вбив в их могилу осиновый кол! – закончив свой рассказ, сказал мне на прощание Игорь.

Темная вражеская сила! Ты здесь! Ты рядом! Грохочет на западе фронт, мелькают в ночи яркие вспышки зарниц, убийцы готовятся нанести новый подлый удар.

Иди! Наступай! И прими смерть от рук вот этого юного комсомольца и его боевых товарищей! А им помогут сотни тысяч таких же храбрых комсомольцев, коммунистов, бойцы нашей доблестной Рабоче-Крестьянской Красной армии, миллионы советских людей!

За нашей спиной, на востоке, большая, светлая страна всей своей мощью поднимается для решительного боя с ненавистной фашистской нечистью, и вам, двуногие твари, не будет никакой пощады!

Аркадий Гайдар

Действующая армия

«Комсомольская правда», 1941, 29 июня.

Я вспомнил! Вспомнил предыдущие три дня. Наполненные яростью и болью, почти постоянным чувством бессилия и редкими вспышками мстительного удовлетворения от смерти врагов. Три дня, всего лишь три дня я пребываю в горящем июне 1941 года. А кажется – прошла целая вечность, впору писать первый том мемуаров, столько событий поместилось в эти дни.

А вот сидящего рядом мужика в военной форме я не помню! Но тогда почему у него такое знакомое лицо? Черт! Так почти такое же лицо я каждый день видел в зеркале, когда брился, на протяжении последних двадцати лет! Только усов я никогда не носил. Получается, что он какой-то мой близкий родственник. А самый ближайший ко мне сейчас по времени и пространству родственник – мой прадед, подполковник Красной армии.

Так вот почему он меня сынком назвал – за деда принимает. И правильно делает – я ведь именно в теле деда и нахожусь. Значит, придется соответствовать – называть его папой. Как назло, дед почти ничего про Петра Дмитриевича не рассказывал. И как мне себя вести? Симулировать амнезию? Придется, я ведь действительно ничего не помню! Даже как дед прадеда называл: отцом, папой или батей…

– Воды! – прошу я. А из горла снова не слова, а какой-то клекот.

Подполковник осторожно приподнял мою голову и поднес к губам фляжку. Жадно сделав несколько глотков, я облегченно откинулся на что-то жесткое. А что это с подушкой стало? Только сейчас замечаю, что лежу не в палате – над головой брезентовый потолок палатки. И лежу не на кровати, а прямо на полу.

– Так как ты себя чувствуешь, сынок? – снова спрашивает прадед.

Прислушиваюсь к своему телу. Вроде бы ничего не болит, только в ушах легкий шум стоит. Пробую шевелить руками и ногами – они шевелятся, хоть и довольно вяло. Странно… Как же так? В палате ведь граната рванула! Да меня бы осколками нашпиговало, как булку изюмом! Или граната не взорвалась? Сам момент взрыва я ведь не видел… Помню, что влетела в дверь, а дальше…

– На удивление неплохо себя чувствую! Но ведь этого просто не может быть! – хрипло говорю я.

– Гранату вспомнил? – понятливо кивает прадед. – Так ты уцелел благодаря чуду. На тебе ни одной царапины. А имя этого чуда – Владимир Петров. Тот парень, что с тобой в одной палате лежал… Он собой ту гранату накрыл!

– Володя? Накрыл гранату?! – оторопел я. – А он?..

– Погиб, конечно! – мотнул головой подполковник. – После такого не выживают!

– Значит, жить мне теперь за себя и за него… – угрюмо пробормотал я, отворачиваясь.

Вот ведь… Володя Петров, старшина-разведчик, впоследствии оказавшийся лейтенантом-гэбэшником. Он ведь совсем молодой был – лет двадцати пяти – двадцати семи, не больше. И пожертвовал собой ради меня… Поступок, достойный настоящего мужчины.

– А что с теми гадами, которые напали на госпиталь?

– Половина ушла! – тяжело вздохнул прадед. – Причем сами своих раненых добили… Очевидцы утверждают, что они все в нашей форме были и по-русски хорошо говорили. В штаб корпуса проникли и несколько командиров зарезали. Хорошо, что начоперод[7]бдительный попался – как-то их раскусил, тревогу поднял. А то ведь могли втихую весь штаб перебить.

Да уж, могли… Что-то я такое читал про таких диверсантов… Их вроде всего полк был, и название у него… О, вспомнил! «Бранденбург»! Только что это мне дает? Да ничего! Думаю, что о самом факте существования этого подразделения нашим спецслужбам известно. И не мне учить службу безопасности бдительности. Введут особую систему паролей и пропусков – лучшее средство от такой напасти, как переодетые диверсанты.

Не о том думаю! Мне решать нужно, как себя с прадедом вести! Причем решать прямо сейчас! Малейший прокол на ерунде и… А собственно, что мне грозит? Уж точно не обвинение в шпионаже! Значит, можно пойти по проторенной дорожке «здесь помню, здесь не помню».

– Послушай… те… отец, вам сказали, что со мной произошло? – делаю первый пристрелочный выстрел.

– Чего? – удивленно вытаращился на меня прадед. – Как-то странно ты заговорил… Мне рассказали, что ты под бомбежку попал.

– Это вам не все рассказали! – осторожно продолжаю напускать туману. – Я попадал под бомбежку три раза. И первый раз – в поезде, четыре дня назад. Чем-то мне по башке прилетело…

– Да, я вижу – у тебя чуть выше лба свежий шрамик! Но к чему ты ведешь? – недоуменно спросил прадед.

– Я потерял память! – выпаливаю на одном дыхании. – Забыл даже, как меня зовут! Потом начал что-то вспоминать, но вот вас… Не помню!

– Это же как так? – оторопел прадед. – Но ты ведь меня…

– Отцом назвал? Да! Но я просто догадался, что вы мой отец! – И, видя, как вытягивается от удивления лицо прадеда, принимаюсь объяснять: – Открываю глаза и вижу: рядом сидит подполковник, внешне похожий на меня. А ведь мне уже сообщили: мой отец – командир Красной армии. Вот я и сопоставил!

– Хорошо, что сообразительность тебе не отшибло! Ты и мать не помнишь? – убитым голосом спрашивает прадед.

– Понимаете, я вообще ничего не помню! Ни вас, ни мать, ни наш дом! Я словно заново родился… там, возле горящего после авианалета эшелона. Все, что я знаю, – свое имя, ваше имя…

– А мне сказали, ты тут геройствовал вовсю! К ордену Красной Звезды тебя представили.

– Ну, стрелять-то я не разучился! Потом просто повезло…

– Да, дела… – протянул прадед. – Что же нам теперь… Ладно, раз ты только три дня назад родился, то давай знакомиться заново! Называй меня папой и на «ты». Как мать зовут, тебе сказали?