В Пюльубьер пришел сентябрь, раскрасив густые деревья золотыми и красными красками осени. На глубоком синем небе стали появляться серые тучи. Предрассветный лес подрагивал в первых лучах солнца во всей своей красе, но эта картина нисколько не уменьшала отчаяние Шарля Бартелеми. Вчера, третьего сентября, Франция объявила войну Германии, и Эдмона уже мобилизовали. Сам Шарль сегодня отправлялся в казармы Шаффарелли, что в Тулузе. Его отец, Франсуа, должен отвезти его на вокзал в Мерлине, откуда на этот раз Шарль поедет не в Тюльский педагогический университет, где он провел три увлекательных года под присмотром выдающихся преподавателей, а на войну. Шарль все еще не мог прийти в себя, когда, прогуливаясь в одиночку по лесу, вдыхал такие любимые запахи папоротника и мха. Отец был настолько ошеломлен, что не нашел сил составить сыну компанию в этом паломничестве к месту, которое было сердцем их маленькой вселенной.

Как мог Шарль после трех чудесных лет, в течение которых он не чувствовал холода в неотапливаемом общежитии, не придавал значения скудности пищи, отказаться от мысли в один прекрасный день войти в класс, где его будут ждать доверчивые лица учеников? Три года он жил лишь этой надеждой, переполняемый желанием поделиться своими знаниями. Успешное окончание университета переполняло его счастьем. Тогда Шарль точно знал, что будет учителем. Оставалось потерпеть два года — пройти срочную службу. И вот — война. Она отняла надежду и поселила в нем страх, что мечта, которая занимала все его мысли, никогда не сбудется и что за поворотом его подстерегает смерть.

Шагая между кустами папоротника, мокрого от росы, Шарль вспоминал разговоры с товарищами, приезды раз в месяц домой в Пюльубьер и встречу, которая перевернула всю его жизнь, ту, что произошла больше года назад во время университетского бала, — встречу с Матильдой, высокой и стройной девушкой со светлыми волосами, которая была одного с ним возраста и которую он часто навещал на каникулах в июле и августе, приезжая в Уссель, откуда она была родом. Накануне, прощаясь с Шарлем, она не скрывала своих чувств, и он понял, насколько был ей дорог. Они не говорили о женитьбе, но оба знали, что их жизни теперь неразрывно связаны.

Шарль почти не различал дыхания леса этим утром. Пришло время возвращаться. Война ждала его. Подобно отцу он долго отказывался в это поверить, но после событий в Мюнхене ему пришлось признать ее неизбежность. Гитлер был безумцем. После Австрии и Швеции он набросился на польский Данциг и скоро доберется до остальной Европы. Шарль понял, что, несмотря на нежелание отказываться от настоящей жизни, от счастья, которое было так близко, от этих прекрасных рассветов и запахов, которые пробуждали в нем воспоминания о детстве, об ушедших днях, о тех вещах, ощущать которые было для него так же необходимо, как и дышать, он должен стать на защиту родины.

Задумавшись, Шарль остановился. Вперед! Пора возвращаться. Он сорвал два листка березы, смял в руке, вдохнул их запах и все так же медленно, будто оттягивая момент прощания, развернулся и побрел к дому — тихому пристанищу двадцати восьми лет его жизни. Шарль вошел и увидел, что родственники уже собрались. Они все посмотрели на него: отец Франсуа, за последние месяцы сгорбившийся, как будто от бремени, которое слишком тяжело для него; Алоиза, бледные губы которой тщетно пытались изобразить улыбку; Одилия, жена Эдмона — невысокая зеленоглазая брюнетка, обычно светящаяся весельем и такая грустная и молчаливая сегодня; наконец, Луиза, такая же хрупкая, как ее мать, с удивительными светлыми глазами, в которых, казалось, можно было прочесть все ее мысли.

Шарль подошел к матери и молча поцеловал ее. Алоиза попыталась на мгновение прижать его к себе, но он отстранился от нее.

— Я скоро вернусь, — произнес Шарль, пытаясь придать голосу как можно больше уверенности.

Затем он быстро поцеловал Одилию и Луизу, схватил сумку и вышел. Отец уже ждал его во дворе. Они забрались в двуколку. Франсуа ударил вожжами по крупу лошади, и тележка тронулась в путь. Шарль не обернулся. Он всматривался вдаль, туда, где между верхушками сосен и синевой неба протянулась розовая полоска, подобная берегу, к которому стремятся путники. Шарль силился представить, что едет в колледж или университет, старался вызвать в себе чувство, которое возникало в нем каждый раз, когда отец провожал его, разделяя с сыном лучшие моменты его жизни. Но в это утро Франсуа молчал и даже не смотрел на сына. Казалось, что начало войны лишило его жизненных сил. Такой сильный когда-то, Франсуа стал хрупким, почти неузнаваемым.

Шарль попытался напомнить отцу о том, как много раз они проделывали этот путь вместе, но тот лишь покачал головой, не произнеся ни слова. В этот раз он не сделал обычной остановки, чтобы дать сыну советы и напомнить о важности тех моментов, которые они пережили вместе. Когда они прибыли на станцию, солнце уже показалось над лесом. На привокзальной площади Франсуа спрыгнул с тележки, чтобы привязать лошадь к стволу липы, а Шарль принялся разгружать багаж.

В какой-то момент они оказались совсем рядом, лицом к лицу, и Шарль заметил влажный блеск в глазах отца, поразивший его до глубины души. Таким Шарль никогда его не видел. Франсуа всегда был сильным человеком, на которого можно опереться, человеком-гранитом, который никогда не отступал, всегда находил в себе мужество подняться после поражения и идти вперед. Шарль сделал шаг, чтобы отойти в сторону, но понимание того, что он должен что-то сказать, что настал его черед прийти отцу на помощь, удерживало его на месте.

— Так нужно, понимаешь? — произнес он. — Сейчас не четырнадцатый год. Гитлер сумасшедший. Если его не остановить, то рано или поздно он и до нас доберется.

Франсуа снова покачал головой, но так ничего и не сказал.

— Не сердись. Я вернусь, — продолжил Шарль. — Обещаю.

Поскольку Франсуа не отвечал, Шарль повторил:

— Я уверен, что вернусь. Слышишь?

У Франсуа был вид, будто он очнулся от кошмара. Он провел рукой по лицу: так он делал, когда сильно уставал.

— Береги себя, сынок, — сказал он нерешительно.

И тут же почти неслышно добавил:

— Ты знаешь, что без тебя мне не справиться. Никак не справиться.

Шарль наклонился к отцу, схватил его за плечи, прижал к себе на мгновение и тут же отвернулся. Он поспешил пересечь площадь и зайти в вокзал. Стоя у окна и провожая взглядом удаляющуюся повозку и силуэт отца, сгорбившегося на ней, Шарль с болью в сердце думал, что, возможно, видит его в последний раз.

Этим утром десятого марта тысяча девятьсот сорок первого года Люси казалось, что ее поезд никогда не доедет до Парижа. Тем временем Орлеан уже остался позади и в окне показались закопченные паровозным дымом первые дома столицы, но женщина видела их словно в тумане. Перед ее глазами проносились картины из прошлого, и в первую очередь воспоминания о Цюрихе, куда, несмотря на ее колебания и вступление Франции в войну с Германией, Люси последовала за Яном осенью тысяча девятьсот тридцать девятого года.