Затем профессор и его семья стали готовиться к отъезду во Францию: Лидия Гавриловна предвкушала жизнь в Париже, а Павел Алексеевич не сомневался, что одержал викторию над беспардонным Беспаловым.

Однако он ошибся – через день в особняк к Спасовичу заявилась делегация из нескольких адвокатов, сопровождаемых полицейскими. Павлу Алексеевичу предъявили постановление суда, согласно которому все его имущество переходило в собственность Афанасия Игнатьевича Беспалова – оказывается, тот тайком скупил долговые расписки профессора и являлся хозяином положения.

Профессор был ошарашен. Более того – напуган. Адвокаты объяснили ему, что если он вместе с семьей покинет пределы Российской империи, то его будут преследовать в судебном порядке как злостного неплательщика и беглого должника. Единственный для него выход из сложившейся ситуации – по-прежнему батрачить на Беспалова. Адвокаты пригрозили грандиозным скандалом и шумным судебным процессом, если Павел Алексеевич все же надумает покинуть Россию.

Поездка во Францию была отменена – семья профессора Спасовича осталась в Москве. Потянулись унылые, серые, однообразные дни, полные тягот и лишений: профессор поднимался ни свет ни заря и отправлялся в лабораторию, чтобы трудиться над новыми формулами и химическими опытами. Он оповестил французского банкира о том, что по семейным обстоятельствам не может принять его предложение, а в действительности Павел Алексеевич просто не мог допустить, чтобы его жена и дети оказались замешаны в судебное разбирательство и возможный скандал.

Подобная тяжелая ситуация плохо отразилась на здоровье не только самого профессора, но и его младших отпрысков. Гаврюше и Олечке требовалось солнце и теплый климат, и Павел Алексеевич, перешагнув через свою гордость, униженно просил Беспалова оплатить поездку жены и детишек за границу. Но на этот раз Афанасий Игнатьевич ответил грубым отказом:

– Профессор, вы намеревались предать меня и теперь хотите, чтобы я относился к вам как к другу? Не бывать такому! Вы, между прочим, выбились из графика. Вот заканчивайте побыстрее ваши исследования искусственного каучука, и тогда, может быть, ваши отпрыски поедут в Италию.

Беспалов практически шантажировал профессора, понимая, что ради благополучия детей тот пойдет на что угодно. Но так было угодно судьбе, что опыты в лаборатории закончились трагедией – в результате невнимательности одного из помощников профессора не были соблюдены меры безопасности и произошел взрыв, в результате которого пострадал только один человек – сам Павел Алексеевич. Он был ранен в голову и потерял возможность видеть. Причем врачи только разводили руками: ему повезло, что он вообще остался в живых. Вернуть ученому зрение доктора были решительно не в состоянии.

Для Беспалова произошедшее являлось подлинной катастрофой: он потерял своего лучшего ученого (к тому времени на миллионера работал уже целый штат химиков), а исследования завершены не были. Капиталиста нимало не заботило то, что профессор искалечен, а его семья находится в бедственном положении. Посетив Спасовича в больнице, Беспалов застал профессора в подавленном состоянии духа.

– Не ради себя прошу, – тихо заговорил ученый, лежа с повязкой на глазах, – но ради своих детей. Им требуется пребывание на курорте. Я знаю, Афанасий Игнатьевич, вы можете подарить им поездку:

– Профессор, на ваше лечение и так было пущено много денег, – отрезал Беспалов. – Вы на полном серьезе ожидаете, что я буду заботиться о ваших отпрысках? Мне нужно, чтобы вы завершили исследования!

– Но вы же понимаете, сейчас я не в состоянии... – начал Спасович.

– В произошедшем вы сами виноваты, – перебил его Беспалов, – и не думайте, что я буду вас жалеть. Вы потеряли глаза, а не мозг, поэтому можете отдавать распоряжения, которые будут выполнять ассистенты. Думаю, завтра вы можете продолжить работу!

– Но как же лечение для Гаврюши и Олечки? – начал профессор, но в ответ услышал лишь стук закрывшейся двери. Беспалов уже покинул палату.

Потеря зрения была не единственной бедой, обрушившейся на Павла Алексеевича, – его терзали ужасные головные боли, облегчить которые могли только большие дозы морфина. Профессор никак не мог сконцентрироваться, он потерял прежнюю остроту ума и часами лежал на кровати, думая только об одном – когда же боль отступит. Вряд ли в таком состоянии он мог руководить проведением экспериментов и давать устные указания.

Профессора выписали из больницы, и он вернулся домой, где о нем самоотверженно заботились супруга и старший сын. Однако несчастный случай изменил характер Спасовича – Павел Алексеевич сделался раздражительным, нетерпимым, жестоким. Он требовал от жены, чтобы она постоянно увеличивала дозу морфия, поэтому неудивительно, что всего за несколько недель профессор превратился в наркомана.

Узнав об этом, Беспалов снова навестил Спасовича. Миллионер поразился изменениям, произошедшим с Павлом Алексеевичем: тот исхудал, волосы поседели, он перестал следить за собой. Беспалов коротко бросил ему:

– Профессор, вы больше мне не нужны. Я нашел себе нескольких весьма многообещающих молодых ученых, которые продолжат ваши исследования.

– Но что же будет с моей семьей? – спросил Спасович.

Беспалов брезгливо глянул на ученого:

– Меня это более не интересует. Завтра к оплате будут предъявлены ваши векселя, а дальше делайте что хотите!

Он сдержал свое слово: на следующий день судебный пристав известил профессора Спасовича, что ему дается два дня, дабы погасить долги в размере двадцати тысяч рублей. Профессор заперся в кабинете и не желал никого видеть. Он знал, что у него остался только один путь, чтобы спасти семью от нищеты.

Поздно вечером, после бесплодных уговоров мужа открыть дверь, Лидия Гавриловна услышала выстрел. Она бросилась к двери кабинета, принялась стучать, но муж не откликался. Рядом с ней был старший сын Алексей – подросток, которому тогда было десять лет, – он понимал, что произошла трагедия. Он выбежал из дома, обогнул его и бросился к окнам кабинета, который, к счастью, располагался на первом этаже. Мальчик схватил камень и швырнул его в окно. Стекло жалобно зазвенело. Алексей вскарабкался на подоконник и, раздвинув шторы, закрывавшие окно изнутри, проник в кабинет.

Горел ночник – профессор сидел на стуле, зажав в руке пистолет и уронив голову на грудь. Казалось, он спал, однако Павел Алексеевич был мертв – он покончил с собой. Словно завороженный, мальчик приблизился к отцу – и увидел кровь, накапавшую на пол из округлой темной раны на виске.

Алексей отомкнул дверь кабинета, впуская мать. Лидия Гавриловна, уже чувствовавшая неладное, потеряла сознание, увидев покончившего с собой мужа. На столе обнаружилось многостраничное письмо, в котором профессор обращался к жене и детям, умоляя простить его: уходя из жизни таким образом, он хотел обеспечить их будущее, ибо много лет назад застраховался на пятьдесят тысяч рублей золотом. Сумма должна быть выплачена в случае кончины профессора его семье.