вообще весь из себя аккуратненький, не страдающий никакими срамными человеческими пороками вроде, как многие в толпе, неумеренного пития браги или заядлого курения табаку Провокаша уверенно, без запинки, словно отличник церковно-приходской школы вызубренный наизусть урок, возглашал наиболее близкие чаяниям народа лозунги, пламенно зазывал всех обездоленных на священную войну, в кровавый смертный бой против тирании и издевательств, творимых над многострадальной беднотой бездушными власть имущими боярами-кровопийцами.

Не всегда такие провокашины призывы бывали результативны, но когда, примерно раз в дюжину лет, вдохновлённая им, ослеплённая ненавистью к угнетателям толпа начинала яростно колошматить под горячую руку кого ни попадя, и кровь текла не ручьями, а целыми реками, сам он скоренько прятался куда-нибудь в кусты, откуда с болезненным интересом наблюдал, чем кончится вся эта спровоцированная им бойня, с тем чтобы в случае победы демократии, переводимой толмачами с заморских языков как народовластие, выйти из укрытия и объявить себя новым царём.

Сегодня, как и предыдущих публичных выступлениях, Провокаша

громогласно озвучивал в качестве наизлейших изуверов – «врагов народа» многие известные в стране барственные имена, но… только не Главного Правителя и его кума Мытаря…

Не менее претенциозно, чем Провокаша Правильный, разодеты были и одинаковые лицом и статью, похожие друг на друга как два солёных огурца из одной кадушки братья Пустозвоновы. Но, чтобы больше походить на выходцев из народа – не в новеньких, с иголочки, камзолах, а в покрытых по плечам сыплющейся из сальных нечёсанных шевелюр перхотью, мятых-перемятых плюшевых (под панбархат) кафтанах нараспашку и в нечищеных сафьяновых сапогах со шпорами, хоть и не слишком злоупотребляющие выпивкой и курением, но втихую оба нюхающие до потери сознания какую-то заморскую, вызывающую чудные видения порошкообразную гадость и жующие свежесорванные в близлежащих лесах мухоморы, вызывающие ещё более чудные видения, горластые Психопатий Припадошный и Крикун Горлопан кричали, размахивая кулаками и брызгая слюнями, громко и истерично, с грязными, грубыми даже для невзыскательного уха простого люда оскорблениями разоблачали в вопиющих злодеяниях всех и вся, кроме, опять же, Главного Правителя царства-государства и его кума Мытаря. О царе-солнышке тут и подавно ни слова, ни полслова плохого-ругательного.

На столь похожую, один к одному, в речах всех трёх вышеобрисованных вожаков разборчивость в выборе жертв своих нападок мало кто в возбуждённой толпе обращал внимание – не до таких частных нюансов, когда народная судьба в целом решается… тем более что если и потешался народ-электорат, развлекаемый то эпилептическими припадками Психопатия, то откровенным горячечным бредом Крикуна, а иногда даже и дивился остроте и меткости некоторых высказываний Провокаши, и в отдельных случаях кидался по его призывам в какую-нибудь массовую драку, в целом всё же всерьёз их пламенных речей не воспринимал. Хотя и… больше, видимо, по привычке, чем по зову сердца (всё равно, ведь, никакой пользы обществу от обоих шумных до невыносимости братьев, как и от Провокаши Правильного, не было и не предвиделось) числил всё же в своих лидерах-вожаках, за неимением, наверное, других, получше.

Но если в какой-то степени и удавалось, чего нельзя, ради полной объективности, отрицать, этим троим молодцам-удальцам редко-редко провести-обдурить и подвигнуть к нужным им действиям какую-то часть «электората» и, в какие-то моменты, завлечь-заговорить своими заученно-страстными призывами не только безграмотный электорат, а даже кого-то из образованных людей учёного звания, однако… воздействовать какими угодно словесами на такую сильную личность, как Главный Правитель, способностей Провокаши и Психопатия с Крикуном вместе взятых было недостаточно. Тем более, что тот сам же неоднократно и приказывал в глубокой тайне, не раскрывая, что приказ исходит именно от него, щедро одарить того и других, а потом ещё как-то распорядился вдобавок и на постоянный казённый кошт всех троих оформить, негласную денежную дотацию им выделять за показную активность на митингах и других протестных народных акциях. Да и сейчас он прекрасно знал, что где-то неподалёку за углом спрятаны червонного золота кареты и Провокашки Правильного, и обоих близнецов Пустозвоновых – Психопашки и Крикушки… И знал также, что вечером, сразу после бунтовской заварушки, как и после других подобных заварушек, время от времени случавшихся в царстве-государстве, повезут эти сверкающие в свете уличных фонарей средства передвижения своих притомившихся владельцев в их укрытые от ненужных глаз за высоченными заборами просторные и уютные терема. А, может быть, и доставят, якобы по неожиданной прихоти-приглашению Главного Правителя в гости к нему самому. Дескать, отчего бы не потрапезничать совместно в его палатах за общим столом после трудного всенародного мероприятия. И почему бы в ходе приятной трапезы не обсудить сообща ситуацию, не подсчитать, сколько доверчивых людей из бушующей толпы доблестные вожаки сумели бы сегодня, а, при желании и завтра привлечь к той или иной затее придворных мудрецов, в поддержку какой-нибудь очередной причуды той или иной близкой к трону персоны, какого-нибудь придуманного властью как будто бы общественного движения. Опять же, разумеется, не бесплатно.

Главный Правитель был, и, как видим, небезосновательно, убеждён, что вряд ли эти трое отказались бы от подобного приглашения, если бы оно прозвучало.

Четвёртый же – Дистрофанушка, тот для нонешней власти поопаснее… как был бы нешуточно опасен и для любой другой действующей власти. Наследственный бунтарь в крови, рождённый от папаши, почившего в тюрьме при отбывании срока за участие в массовых беспорядках. Оппозиционером-бунтарём Дистрофаша заделался даже не с пелёнок, а ещё в утробе матери, никак не желая в ходе плановых родов вылезать из неё общепринятым путём, вследствие чего его пришлось насильственно извлекать на белый свет через экстренное кесарево сечение. И так всю жизнь, всегда и во всём, не слушаясь никого – ни мамку во младенчестве, ни дьячка-учителя позже в церковно-приходской школе, ни сельского старосту в ранней взрослости, трудясь хлебопашцем. А когда бросил работу, отдавшись полностью бунтовскому ремеслу и был посажен в острог за тунеядство, попросил политического убежища в заокеанском Сарацинском государстве. Чуть не умерев там с голоду, вернулся и занялся любимым бузотёрством уже возглавляя то одну, то другую толпу бунтарей против власти, существуя уже не как придётся, а на какие-то тайные сарацинские воспомощенствования. Да-а, такого не купишь за банальную карету, терем или хмельную трапезу с дорогой сигарой. И запугать-зашантажировать трудновато – демонстративно умертвит себя у всех на глазах, но не поддастся на провокацию. Закалённый, профессиональный диссидент и трибун… в отличие от всяких Крикунов-Психопатов и Провокаш Правильных каждый раз что-нибудь новенькое народу преподносит в своих страстных, с голодным блеском в глазах, горячечных речах о царстве добра и справедливости, которое не за горами и вот-вот грядёт, стоит только ещё чуток поднатужиться