— Очнулся наконец, — коротко бросил Харви. — Полдня пропустил.

Он ловко спешился и привязал коня.

— Что же ты меня не разбудил?

— Пробовал, да не смог, — сощурился Харви. — Арнауд де Серизэ помогал мне надеть панцирь, мы долго разговаривали в трех шагах от твоего ложа, а ты и не шелохнулся… Полегче, милок, — это уже адресовалось коню, который шарахнулся, когда рыцарь стал расстегивать подпругу. — Перед уходом я даже пульс пощупал — убедиться, что ты жив.

Александр приблизился к боевому коню. Животное вскинуло голову и заплясало — копыта выбили частую дробь по мягкой луговой почве.

Харви нахмурился, перехватил уздечку и предупредил брата:

— Полегче, он выучен как боевой. От любого с чужим запахом дичает.

Харви мрачно улыбнулся и продолжал:

— Его мне ни разу не удалось выставить на приз в турнире: никто не хочет с эдакой зверюгой связываться. Когда тебе станет чуть получше, будешь за ним понемногу ухаживать — и постепенно привыкнете друг к другу.

— Так ты… Не прогоняешь меня?

— А что, у меня есть выбор? — раздраженно бросил Харви, затем привязал уздечку к коновязи, расседлал коня и продолжил, бросив свирепый взгляд исподлобья: — Но учти, ты будешь либо зарабатывать себе на хлеб, либо сидеть без крошки.

Александр кивнул, с трудом сглотнул теплый ком эмоций, подступивших к горлу, и сказал:

— Спасибо, Харви. Обещаю не быть для тебя обузой.

— В монастыре не учили никогда не давать неисполнимых клятв?

Александр скривился и сказал с отвращением:

— Они учили меня только страху и ненависти.

Харви хмыкнул, положил на землю седло, снял перевязь и роскошную налатную накидку и спросил:

— Как, хватит сил, чтобы помочь мне стащить кольчугу?

— Попробуем.

Харви присел, вытянул руки, начал извиваться, как змея, вылезающая из старой шкуры. Александр поочередно удерживал рукава, а потом взялся за ворот и помог высвободить голову.

Длинная, ниже колен прочная кольчуга, искусно собранная из многих тысяч мелких прочных стальных колечек, представляла собой огромную ценность для любого воина. Только богатые и удачливые могли позволить себе подобную вещь. Александр знал, что эта великолепная кольчуга некогда принадлежала их отцу и перешла по наследству к Харви, которому предстоял мирской путь, судьба воина. Пока что Александр плохо представлял, как можно сражаться, неся на себе такую тяжесть.

Покраснев и слегка запыхавшись, Харви выпрямился и подхватил драгоценную тяжесть, готовую вот-вот выпасть из рук Александра. Скатывая кольчугу в позвякивающий цилиндрический сверток, он обратился к юноше:

— Кто такой брат Алкмунд?

Александр похолодел, в животе что-то сжалось.

— Так, никто. Монах. А почему ты спрашиваешь?

Харви пожал плечами.

— Ты разговаривал во сне.

— Что я говорил?

— Бог его знает, половина была на латыни. «Кредо» я кое-как понял, а потом ты кого-то упрекал в пренебрежении к обязанностям слуги Господнего. А потом пошла какая-то невнятица насчет скелетов, выходящих из стен, — лоб Харви избороздили морщины. — И вопил нечто об этом брате Алкмунде — мол, жаль, что не убил сразу, а только спустил с лестницы.

Александр проговорил с дрожью в голосе:

— Он — заместитель приора…

— Ну и?

— Захотел испробовать не только монахов, но и послушника, — сказал Александр сдавленным голосом.

Наступила гнетущая тишина. Куском полотна, оторванным от старой рубахи, Харви принялся вытирать коня, а затем спросил:

— А что, ты не мог сказать об этом настоятелю?

— Он хорошо выбрал момент — без свидетелей… И занимал высокое положение — второй человек в монастырской иерархии после приора Жискара, а я уже прослыл отпетым смутьяном. Чьи слова имели бы больше веса?

Какое-то время Харви работал молча, плотно сжав губы, и только после долгой паузы спросил:

— Он к тебе приставал?

— Прямо на лестнице в дортуаре, когда мы шли к заутрене. А перед этим, когда меня выпороли… Он получал удовольствие, чувственное наслаждение, орудуя плетью. — Тело Александра пробила дрожь, будто вновь он ощутил хлесткие частые удары по голой спине и заду и видел перекошенное от сладострастия лицо брата Алкмунда. — Я заехал ему кулаком в глаз, и он покатился по лестнице, но его подхватили двое послушников. Если бы не они, он бы катился донизу и наверняка сломал бы шею. — Александр говорил невыразительно, ровным тихим голосом — возможно, только так можно было удержаться от срыва. — Мне скрутили запястья, избили и бросили в подземелье. Три дня без пищи и воды… Немудрено увидеть пляску скелетов, выскакивающих из стен, когда ощущаешь, что обречен на мучительную смерть…

Харви выпрямился, скомкал тряпку и с глазами, в которых блестели отвращение и ярость, прорычал сквозь зубы:

— Проклятое племя.

— Не все там такие… как брат Алкмунд. Многие — только из страха, он же занимал такое высокое положение. И встать на мою защиту почти наверняка означало навлечь на себя беду…

— Ясно, предпочли оставаться в сторонке и наблюдать, как извращенец растлевает новичков. — Харви с отвращением сплюнул: — Ты сбежал или они позволили уйти?

— Дождешься… Привратник, брат Виллельм, на третье утро принес мне хлеба и воды. Развязал руки, чтобы я мог поесть; и «забыл» запереть дверь камеры. Он относился ко мне без симпатии — я же смутьян, нарушитель порядка, но брата Алкмунда любил еще меньше. Он посчитал, что, если я исчезну, это будет благом для всех, кто печется о спокойствии и репутации монастыря. Короче, я сбежал, добрался до Лондона, а потом напросился на купеческую посудину и отработал свою переправу через море…

— Христе боже, оставь меня на часок с этими монахами, а я захвачу ножик для кастрации. Остренький… — воздел очи Харви.

Александр сорвал стебелек травы, прикусил, а затем сказал уже почти спокойно:

— К нашим братьям в Вутон Монруа пойти я не мог. Монахи наверняка придумали бы нечто более убедительное, чем мой рассказ. Реджинальд охотнее поверил бы им, и все мои страдания оказались бы бессмысленными. Но если бы он даже согласился принять меня — все-таки кровные родственники, — все равно постоянно тыкал бы меня носом в то, что я, младшенький, рожден чуть ли не от язычницы, которая не принесла в семью никакого наследства. Оставаться в доме на положении слуги я не могу.

— И вместо этого притащился сюда.

— Ты ведь тоже не остался у очага Реджинальда. — Александр подошел к своему вороному и погладил коня по уныло выпирающим ребрам.

Харви болезненно поморщился, но не стал развивать тему и обсуждать свои отношения со старшим братом. Вместо этого он отвел своего коня чуть подальше на луг и привязал на длинной веревке пастись.