Еще в преддверии войны, осенью 1912 г., когда стали очевидными коварные замыслы будущих противников, я составил план многократного усиления германских вооруженных сил, в полной мере отвечавший желаниям народа и ведущих политических партий, представлявших парламентское большинство. Мне удалось уговорить генерала фон Мольтке передать мой план рейхсканцлеру, который поручил военному министру рассчитать предполагаемые расходы, не касаясь политической стороны дела. Указанные в смете миллиардные суммы вовсе не свидетельствовали об агрессивном характере предлагавшихся мер, они должны были лишь выравнять чересчур явные несоответствия и помочь практически осуществить положения закона о всеобщей воинской повинности: ведь до сих пор тысячи военнообязанных немцев были лишены возможности выполнить свой долг перед родиной. Требовалось также обновить наши оборонительные сооружения и пополнить материальные запасы. На все было получено согласие, вот только мое настойчивое предложение о немедленном создании трех новых армейских корпусов не нашло поддержки. Это упущение дорого обошлось нам позднее. Именно этих корпусов нам не хватило в начале войны, а наспех сформированные осенью 1914 г. соединения страдали серьезными недостатками, обусловленными торопливой импровизацией.

Еще не закончились дебаты вокруг моего плана, когда меня откомандировали в Дюссельдорф и назначили командиром 39-го стрелкового полка. Отсюда меня в апреле 1914 г. перевели в Страсбург.

1 августа 1914 г. была объявлена всеобщая мобилизация. Моя жена сразу же выехала в Берлин: семьи офицеров и государственных служащих должны были, согласно распоряжению, покинуть Страсбург. За четыре года войны моей семье так и не удалось обзавестись собственным домом, встречи с женой были очень редкими и всегда короткими. Загруженный служебными делами, я не мог уделять семье достаточного внимания.

Рано утром 2 августа я выехал в Аахен и вечером уже был на месте. В соответствии с полученным приказом мне предстояло занять должность обер-квартирмейстера 2-й армии, которой командовал генерал фон Бюлов. Но сначала я поступил в распоряжение генерала фон Эммиха; ему была поставлена задача силами нескольких пехотных бригад внезапно захватить бельгийскую пограничную крепость Льеж. Это открывало путь германским войскам в глубь Бельгии. Утром 3 августа я познакомился с генералом фон Эммихом и сразу проникся к нему глубочайшим уважением, сохранив это чувство до самой его смерти.

4 августа германские войска пересекли бельгийскую границу, а в то же самое время в Берлине депутаты рейхстага в патриотическом порыве заявили о своей поддержке правительства, и присутствовавшие руководители различных политических партий, выслушав тронную речь, торжественно поклялись в безусловной верности кайзеру в радости и горе. В этот же день я впервые участвовал в бою возле местечка Бизе около голландской границы. Стало очевидно, что Бельгия давно готовилась к нашему вторжению. Характер разрушений и завалов на дорогах свидетельствовал о планомерной и длительной работе. Позже, на бельгийской юго-западной границе, мы не увидели ничего похожего. Почему же Бельгия не предприняла тех же защитных мер на своей границе с Францией?

Было очень важно захватить речные переправы через Маас у Бизе неповрежденными. Я отправился во 2-й кавалерийский корпус генерала фон Марвица, действовавший на данном отрезке фронта. Он медленно продвигался вперед: приходилось преодолевать многочисленные заграждения и завалы на дороге. По моей просьбе вперед послали роту самокатчиков.[2] Вскоре один из них вернулся и доложил, что рота была окружена близ Бизе и полностью уничтожена. С двумя сопровождающими я немедленно отправился на место предполагаемого боя и, к моей радости, обнаружил всех солдат самокатной роты живыми, только командир был тяжело ранен выстрелом с противоположного берега Мааса. Память об этом небольшом эпизоде сослужила мне хорошую службу. Он сделал меня невосприимчивым к разного рода «обозным слухам». А великолепные громадные мосты через Маас у Бизе оказались все-таки взорванными: Бельгия основательно подготовилась к войне.

Вечером мы остановились в Нерве – первом населенном пункте на чужой территории – и решили переночевать в гостинице напротив железнодорожного вокзала. Кругом – никаких разрушений, и мы спокойно легли спать. Ночью меня разбудила интенсивная ружейная стрельба, огонь велся и по нашему дому. Партизанская война в Бельгии началась. На следующий день она уже развернулась повсюду и сыграла главную роль в усилении ожесточения, характерного в начальные годы войны для сражений на Западном фронте, если сравнивать их с боями на Востоке. Сознательно и планомерно организовывая народную войну, бельгийское правительство взяло на себя тяжелую ответственность: подобные приемы противоречили общепризнанным международным правилам ведения боевых действий. Неудивительно, что немецкие войска были вынуждены защищаться всеми доступными средствами, однако рассказы о «германских злодеяниях» в Бельгии – это хитро выдуманная и ловко распространявшаяся легенда и – не более того. Вина за страдания ни в чем не повинных гражданских лиц лежит целиком и полностью на бельгийском правительстве. Я сам вступил в сражение с мыслями о рыцарском и гуманном отношении к противнику. Партизанские наскоки неизбежно озлобили бы любого честного солдата. Лично я был глубоко разочарован.

Довольно трудную боевую задачу предстояло выполнить у Льежа передовым бригадам. Требовались героические усилия, чтобы прорваться сквозь линию фортов современной крепости. Войска пребывали в нерешительности. По словам офицеров, мало кто верил в успех операции. В ночь с 5 на 6 августа началось наступление на льежские укрепления. В полночь генерал фон Эммих покинул Нерве. Мы поскакали к месту сосредоточения 14-й пехотной бригады генерал-майора фон Вуссова в местечке Мишеру, в 2–3 километрах от форта Флерон. Солдаты в полной темноте не по-военному сгрудились вокруг столь желанных полевых кухонь, остановившихся на дороге, легко простреливаемой из форта. Из ближайшего дома кто-то произвел в толпу солдат несколько выстрелов, завязалась перестрелка. Однако, как это ни странно, форт молчал. Примерно в час ночи мы выступили. Нам предстояло обогнуть форт Флерон с севера и, миновав за крепостным обводом деревню Ретинне, подойти к форту Шартрез, расположенному на холмах близ Льежа. Прибыть на место намечалось в первой половине дня.

Штаб генерала фон Эммиха находился почти в самом конце походной колонны. Внезапно движение замерло. Поспешив вперед, я узнал, что остановка произошла произвольно, без видимой причины. По сути, я был всего лишь наблюдателем, без каких-либо командных функций, и должен был позднее информировать командование армии о ходе операции вокруг Льежа, а также увязать принимаемые генералом фон Эммихом меры с последующими распоряжениями генерала фон Бюлова. Тем не менее я счел необходимым приказать возобновить движение, но связь с передовыми частями была к тому времени уже потеряна. В беспросветной темноте, с трудом выбирая дорогу, мы наконец достигли Ретинне, однако связаться с авангардом так и не удалось. Выходя из деревни, мы избрали неверный маршрут и наткнулись на противника, встретившего нас сильным ружейным огнем. Вокруг меня падали люди, до сих пор я отчетливо помню шмякающие звуки впивавшихся в человеческие тела пуль. В темноте оценить обстановку было нелегко. Попытки атаковать невидимого врага ни к чему не привели. Обстрел лишь усилился. Мы явно сбились с правильного пути. Нужно было отойти, и это было мучительно: солдаты могли подумать, что я струсил. Но делать нечего, успех операции был важнее, и я стал отползать к окраине деревни, приказав солдатам следовать за мной.