— Посмотри на меня, — младший коснулся ладонью груди у самого сердца, — бледен, изможден, почти мертв.

— М-да, — пробормотала, полностью поворачиваясь на стуле лицом к брату. До этого я лишь косила в его сторону. — И актер из тебя не очень, знаешь об этом?

— Ну, систер, — нытья в голосе Веньки стало еще больше. — На самом деле паршиво. Ничего не хочу.

Внимательнее посмотрела на Вениамина, отмечая про себя, что если он и дальше продолжит страдать и изводить свою нервную систему тяжелой музыкой, то скоро ему прямая дорога на кладбище. В том смысле, что из рокера, он вполне может стать готом. Этого наша матушка точно не вынесет.

— С одним условием, — тыкнув в сторону брата пальцем, проговорила я, — сегодня ты свой кошмар слушаешь в наушниках.

— Ладно, — быстро согласился тот. Слишком быстро. Поэтому я добавила:

— На минимальной громкости.

— Но систе-е-ер, — опять заканючил братишка. — А если Юлька придет? И ей тоже захочется пострадать под «KORN»?

— Один наушник торжественно всунешь ей в ухо.

— Ты меня без ножа режешь, — кажется, ныть входит у моего братца в привычку.

— Так что? — никак не отреагировала на его страдания. Привыкла уже за две недели. — Договорились? Или сам пойдешь?

Брат посмотрел мне за спину, на окно, в котором была хорошо видна темная тяжелая туча. Скоро начнется дождь. Если продолжим препираться, я точно под него попаду (если соизволю войти в положение младшенького). И Ерик, крутящийся сейчас у моих ног — тоже.

— На раздумья у тебя три секунды, — приготовившись загибать пальцы, сказала я, строго посматривая на Веника. — Обратный отсчет пошел. Один…

— Договорились, — выдавил из себя согласие с моими условиями Вениамин.

— Аф! — радостно вторил ему Ерик.

— Тогда на выход, — махнула рукой, давая тем самым понять, что разговор считаю оконченным. — Мне переодеться нужно.

Мопс уходить ни в какую не хотел. Пришлось смириться с его присутствием. Впрочем, пес не стал наблюдать за моими переодеваниями. Плюхнувшись на ковер, он положил морду на передние лапы и замер, кажется, приготовившись ко сну.

Натянув на себя очередной спортивный костюм (А в чем еще с собакой гулять? Не при полном же параде?), снова убрала волосы в высокий хвост и пошла на выход из комнаты. Позвала с собой Ерика. Тот никак не отреагировал. Лишь громко хрюкнул. Ладно… не в первой…

Вернувшись к себе, наклонилась над якобы спящим псом и подняла того на руки, держа Ерика как лялечку. Увесистую такую, упитанную.

С надеванием на собаку ошейника тоже возникли проблемы. Мопс у нас жутко не любил, когда его в чем-то стесняют. Или что-то цепляют. Поэтому он брыкался, пытался укусить, рычать. Но я уже была научена горьким опытом и, немного повоевав с Ериком, таки нацепила на него злосчастный ошейник с поводком. На улице, если поблизости не будет других собак, можно будет дать ему немного побегать без последнего. Но если эта бочка на коротких лапках заметит конкурента на своей территории, быть беде. Особенно Ершик (и так его тоже иногда называли) любил брехаться с собаками покрупнее. В такие моменты он напоминал ту самую Моську, что пристала к слону.

Из квартиры я буквально вылетала. Так сильно Ерик потянул за поводок. Еле удержала равновесие. Если этому прохиндею было надо, он мог мчаться на такой скорости и с такой силой тянуть за собой, что удержать поводок в руках было задачей не из легких.

— Эй, полегче! — воскликнула, притормаживая возле закрытой двери, за которой уже начиналась улица. — Успокойся, Шумахер.

— Аф, — довольно виляя хвостом и попой одновременно, произнес сабакен.

Открыв дверь, я только и успела, что покрепче перехватить ручку поводка, как мопс, довольно хрюкнув, снова стартанул. Чего это его с такой силой потянуло на улицу? Дома лежал, как бревнышко и единственное, по чему можно было определить, что он еще жив — это хрюканье. А тут словно с цепи, на которой всю жизнь сидел, сорвался. И…

И чтоб его… влетел в распахнутые объятия Никиты, который стоял у лестницы, ведущей в подъезд и до нашего появления разговаривал о чем-то с какой-то расфуфыренной девицей.

— О, какой… — проговорила Гоголь, наклоняясь и гладя собаку по спине, потом стал почесывать за ушами. — Боюсь спросить, чем таким от меня пахнет, что ты буквально душу продать готов, лишь бы я тебя погладил.

Нафталином, наверное.

— Никит, ну чего ты с ним возишься, — слегка капризно пролепетала девчонка.

Сразу стало ясно, что собак она не любит. Кошатница что ли? Или вообще к животине плохо относится? Или ей просто не нравится, что все внимание парня сейчас приковано к моему псу? Не удивлюсь, если она еще и ревновать начнет.

— Погоди, Кать, — отмахнулся от слов девушки сосед. — Я о таком бочонке с детства мечтал.

То есть до сих пор?

Черт, и почему, видя этого птаха мне нестерпимо хочется язвить? Слава богу, что вполне могу обойтись и мысленным ворчанием. Никто кроме меня это безобразие не услышит. Я, по сути, его тоже не слышу. Просто мыслю…

— Ерик, пошли, — слегка дернув за поводок, подала голос я.

Тут Гоголь поднял взгляд с пса на меня, и улыбка на его губах стала еще шире. Вот ведь… паразит. Симпатичный. Особенно когда смотрит исподлобья, челка в один глаз лезет и зубы скалит. Почему, ну почему мне это нравится? Говорила же сама себе, что стоит держаться от этого ловеласа (не стоило в этом сомневаться) как можно дальше. А Ершик, предатель, сам меня к нему привел. Нужно было встать в позу и ни в какую не поддаваться уговорам Веника.

— Привет, Лисичка, — все так же хрипловато произнес Никита.

— Привет, — усиленно делая вид, что меня вся эта ситуация ни капельки не волнует, пробормотала. — Ершик, чтоб тебя, пошли, попа толстая.

Тут уж Гоголь в отрытую засмеялся. Снова посмотрел на собаку, потрепал по голове. Ерик, предатель коротколапый, облизал его руку и довольно затявкал.

Мне на нос упала первая дождевая капля. Ну вот… погуляла с мопсом. Нарвалась на Гоголя.

— Никит, дождь начинается, — вторя моим мыслям, подала голос девчонка. Надула губки, захлопала глазками. Ну что, будет у тебя сегодня «хлопай ресницами и взлетай» или нет? Или ты, словно мокрая курица, сейчас пошагаешь босиком в сторону своего курятника?

Черт… нельзя быть такой злой. Даже в мыслях нельзя. А я сама не понимая почему, так и хочу сказать этой девчонке какую-нибудь гадость. Еще лучше — послать. Не похоже на меня.

— Мы же все уже обсудили, Кать. Больше говорить не о чем.

— Но, Никит…

— Что? — парень нахмурился, повернул голову в сторону топчущейся поблизости девицы и продолжил: — Не хочешь же ты, чтобы мы продолжили обсуждать наши гребанные, закончившиеся отношения при ней, — кивок на меня. А я что? Ничего… Только сердце радостно в груди забилось. Дурное, глупое сердце. Нет уж… хватит.