Курт был профессионалом и довел свою работу до конца — его любимая отправилась на костер, а он с тех пор вступал в браки отчаяния и похоронил уже шестерых жен. Я стала седьмой, не увижу следующий новый год, и мысли об этом превращали разум в ледяной кисель.

Я хотела спасти сестру — и спасла. Ценой собственной жизни.

Пол уходил из-под ног, и Курт поддержал меня под локоть, не давая упасть. Я всегда считала себя стойкой и сильной, способной справиться с любыми неприятностями, но как можно спокойно принять то, что жить осталось совсем немного? Я с трудом сдерживала слезы, мне хотелось закричать инквизитору в лицо, что он обманул меня, что он должен был предупредить о проклятии, что я не сделала ничего плохого, чтобы меня убивать!

Но я, разумеется, не стала кричать. Криком делу не поможешь и уже ничего не исправишь, так что я молча прошла в столовую, так же молча села за стол рядом с мужем и сделала глоток из чашки с жидким чаем, не говоря ни слова. Мои родители старались держаться непринужденно, но было видно, что они потрясены. Это были по-настоящему смешанные чувства: пусть по отчаянию, но дочь-ведьма все-таки вышла замуж — но через год ее придется хоронить.

И вот поди знай теперь, как к этому относиться.

— Как вы планируете вашу семейную жизнь, дорогой? — спросила мать. — Кайя останется у нас или…

— Или. Куда муж, туда жена, — ответил инквизитор. — У меня собственный дом в Синих песках.

Мама уважительно качнула головой. С точки зрения общества мне повезло, даже очень повезло. Синие пески были дорогим районом у реки: я даже и мечтать не могла о том, чтобы жить в одном из тех изящных домов, окруженных фруктовыми садами. Роскошь там, кажется, выплескивалась из окон запахом золота, денег, дорогих духов, фресок, панелей из фарнского кедра… Курт Лансеберг брал жену по отчаянию, окружал ее счастьем и комфортом и, возможно, надеялся, что его полюбят.

На мгновение мне стало жаль его. Но лишь на мгновение — затем жалость к Курту сменилась глухой тоской. Я ковыряла ложечкой кекс, пыталась найти хоть какие-то плюсы в своем положении и не могла.

Конечно, я спасла Мию и Генри. Никто и пальцем не тронет мою сестру и племянника, и Мия не умрет. Но сейчас все это казалось ненастоящим, туманом на стекле. Проведи ладонью — растает.

Что мне теперь делать со своей жизнью, вот понять бы.

— Тогда надо собирать вещи, — непринужденно сказала мать и, обернувшись ко мне, добавила так, словно хотела посоветовать не портить всем настроение кислой физиономией: — Дорогая, будь сильной. Я понимаю, что тебе грустно, но найди выгоды в своем положении. Ты, в конце концов, спасла свою сестру от истязателя!

— Лучше бы я пошла в порт, нашла бы моряка покрепче и заплатила бы ему, чтобы Эдварду набили рожу, — отчеканила я. Господи, ну почему эта чудесная мысль не пришла мне в голову сразу! Да ясно, почему: потому что я дура. Мать ахнула, прижав руку к сердцу: барышня из приличной семьи не говорит “рожа”, что Курт теперь подумает о том, как воспитывают девочек в этом доме! А я добавила: — Мне не хочется умирать.

Курт понимающе качнул головой — он понимал меня лучше всех. Он схоронил шесть жен и прекрасно понимал, что схоронит и меня, и остальных, кто последует за мной. Наше чаепитие было похоже на поминки.

— Все мы смертны, — привычным тоном философа заметил отец. Он всегда считал, что философия помогает найти утешение в любой, даже самой дрянной ситуации. — Вспомни, три девушки из твоего класса уже умерли. Одна упала с лошади, у второй была чахотка, третья… что там было с третьей? Ах, да! Воспаление слепой кишки!

— Очень вдохновляюще, — пробормотала я. Видимо, Курт решил, что не стоит доводить дело до очередного скандала: он отодвинул чашку и произнес:

— Я благодарен вам, Мия, за этот брак и будущий год жизни, который вы мне подарите. Обещаю, что буду вам хорошим мужем. Вы ни в чем не узнаете неудобства, ограничения или обиды. Что ж, пожалуй, нам с вами пора.

Потом, конечно, пришло время суеты: мы с матерью и Мией собирали мои вещи в старые чемоданы, с которыми еще прабабушка путешествовала за границу, и мать приговаривала:

— Вот как хорошо в итоге все устроилось! Этот негодяй Эдвард больше тут не появится! И ты, Кайя, вышла замуж за достойного человека! Я обязательно расскажу об этом Грете и Бете! Пусть знают, что обе мои доченьки счастливы!

Куда ж без этого — соседские кумушки непременно должны узнать о том, что ведьма нашла себе мужа. Пусть это брак отчаяния, неважно — документы есть, муж настоящий, жизнь удалась. Я складывала в сумку свои платья и белье, и в голове едва слышно стучала секундная стрелка, отмеряя то время, которое мне осталось.

А ведь я планировала жить долго и счастливо! Впрочем, кто об этом не мечтает в восемнадцать лет…

— Что же до смерти, моя дорогая, то все мы в руках Господа, — с философскими нотками отца заметила мать. — Да хоть вспомни Анну ван Харн, дочь госпожи Мьелле! Умерла при родах вместе с ребенком, а ведь была такая красавица, такая умница! Вот что бы ей, спрашивается, не жить долго и счастливо? Но нет, не судьба.

Я невольно поморщилась: эту Анну всегда ставили мне в пример. Даже теперь, после ее смерти.

— Понимаю, что вы все хотите меня приободрить, — хмуро откликнулась я, — но у вас не получается.

Мать что-то заметила по поводу моей неприличной прямолинейности, пожалела Курта, которому предстоит прожить целый год в моей дерзкой компании, и дальнейшие сборы прошли в молчании. Я не хотела уходить из дома со скандалом и предпочла больше ничего не говорить.

Спуститься вниз, обняться на прощание с родными, заметить слезы в глазах матери — ровно столько, сколько положено для благородной дамы в момент расставания, и ни слезинкой больше — и выйти в снежный вечер под руку с тем, кто спас мою сестру и отнимет мою жизнь. Когда я села на скамью экипажа напротив Курта, то спросила:

— Неужели нет способа избавить вас от проклятия?

Экипаж поехал по улице. Сумерки сделали город таинственным и сказочным, раскрасили его во все оттенки синего и сиреневого и подсветили золотом бесчисленных фонарей и гирлянд. Через месяц новый год — люди уже покупают подарки, наряжают елки и надеются, что будущее