– Ладно. Работы по горло. Приготовь новые культуры из того, что осталось от образцов Дэни Абикера. В первую очередь мы должны быть уверены в правильности результатов наших исследований. Не надо распространять ошибочные выводы. Ты можешь освободить вечер?

– Даже ночь.

* * *

За полчаса до полуночи, невзирая на усталость, Кэти Крабб готовилась составить доклад о тревожном открытии. Она только что с помощью электронного микроскопа получила результаты наблюдений. Не все вирусы можно увидеть в микроскоп подобного типа, но это не касалось исследуемого образца. Этот вирус был громадным. На черно-белой картинке было видно нечто похожее на удлиненное волоконце размером в десять микрометров. Всего насчитывалось около двадцати объектов толщиной с волосок. С одного конца вирус разветвлялся на три ветки, подобно трезубцу. Вирус был удлиненной формы, следовательно принадлежал к семейству филовирусов, к которому относились вирусы Эбола и Марбург[3].

Боб подтвердил ее выводы, также Кэти побеседовала с Джонатаном Джоссом.

Теперь вирусолог должна была дать вирусу название. В мире биологии по традиции вирус принято называть в честь места обнаружения.

Час спустя Кэти закончила доклад. Женщина прикрепила к электронному письму изображение вируса в форме трезубца и одним кликом оповестила о своем открытии группу членов санитарно-эпидемиологической службы, к которой принадлежала ее лаборатория.

Стивен Гордон долго тер глаза. Ему нужно было собраться и сосредоточиться, чтобы как можно эффективней разобраться со слухами, которые уже несколько дней распространялись по коридорам Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), главный офис которой находился в Женеве. Представители южноафриканского министерства здравоохранения прислали доклад в ВОЗ. Одна вирусологическая лаборатория в Претории, скорее всего, идентифицировала вирус, который влечет за собой мальформации у животного-носителя. По словам автора открытия, эти мальформации возрождают у инфицированного вида морфологические признаки, которые были ему присущи миллионы лет назад. По наименее дерзким предположениям, все указывало на то, что болезнетворный возбудитель имел способность восстанавливать эти признаки. Вышеупомянутая биолог, некая Кэти Крабб, стала объектом насмешек, а ее вирус Крюгера был переименован в пещерный вирус.

Прежде всего Стивен Гордон считал историю Кэти Крабб фантастической. Однако должность начальника департамента по изучению трансмиссивных инфекционных заболеваний обязывала его избегать любых рисков. Гордону следовало срочно избавиться от этой проблемы. Вместо того чтобы делегировать работу, как это делают большинство его коллег-руководителей, Стивен Гордон решил лично проверить информацию и обратиться к самому источнику, позвонив мадам Крабб, хотя это и было нарушением общепринятого порядка. Репутацию сорокавосьмилетний типичный британец Стивен Гордон заслужил высокой результативностью, что, честно говоря, не было присуще его организации. Стивен Гордон был врачом по образованию. Он привык к активной деятельности, не растекался мыслью по древу (притворялся, что не понимает пространные речи) и весьма скудно обременял себя преимуществами своей должности. По возможности Стивен Гордон избегал собраний, трудился над досье до тех пор, пока не изучал его досконально, и никогда не довольствовался дипломатичными отчетами. Однако если этот человек и диссонировал с ВОЗ, то, прежде всего, по причине своей специализации. На протяжении пятнадцати лет он отслеживал недавно появившиеся вирусы в тропической Африке – в самых отдаленных лесах с повышенной влажностью. Во время командировки в Конго он подцепил малярию и едва не поплатился за это своей жизнью. Бурно развивающаяся лихорадка приковала Гордона к постели в деревушке, забытой богом. Он знал, что эта зараза до сих пор подсмеивается над его жизнью, притаившись в печени и оставляя риск рецидива, который мог бы повлечь за собой серьезные ухудшения. Даже если бы он решил игнорировать этот дамоклов меч, болезнь осталась в его организме и стала вечным напоминанием о его призвании. А еще у мужчины была дочь, ограниченная своей странной инвалидностью. Это была основная причина, которая толкала Стивена Гордона к борьбе.

Из прошлого опыта охотника за вирусами врач сделал единственный вывод: невидимая борьба, которую человечество вело против микробов, обязывала проверять любые следы, даже самые невероятные. Из практики ему было известно, что уничтожение микроорганизмов с беспрерывной эволюцией нуждалось в чрезвычайной бдительности. Опасность могла возникнуть везде, в любой точке планеты. Значит, чтобы разверзлась эпидемия, было достаточно одного микроба, заразившего один-единственный организм. В начале прошлого столетия где-то в западном районе Африки деревенский охотник подцепил инфекцию через кровь шимпанзе. Он даже не представлял, что через каких-то восемьдесят лет станет причиной смерти двадцати миллионов людей от СПИДа.

Доклад от южноафриканского вирусолога пришел в офис Стива Гордона еще два дня назад, преодолев все надлежащие ступени бюрократической лестницы, но только вчера вечером у себя дома ученый изучил досье. Его насторожили не только сухая форма данного сообщения, но и прикрепленные файлы, и результаты повторной проверки. Внимательно изучив материалы, Гордон попросил секретаршу организовать телефонные переговоры. Как обычно, ученый сразу приступил к главному:

– Мадам Крабб, рад вас слышать! Мы прочитали ваш доклад, и я не скрываю, что он вызвал некое волнение в нашей организации. К тому же я хотел бы знать как можно больше, прежде чем решить, заявлять ли нам об уровне опасности № 1. В докладе, составленном вами, изложены лишь голые факты. Что меня интересует в первую очередь, так это ваша история, ваши впечатления и ваши предположения…

Кэти Крабб чуть было не заплакала от облегчения. Это обращение без выкрутасов было словно бальзамом ей на душу. С тех пор как она отправила отчет, вирусолог почти не спала. Три недели непрерывной борьбы, чтобы быть услышанной! Пережив недоверие и насмешки научного сообщества, Крабб опасалась, что ей вновь придется аргументировать свое предположение перед очередным чиновником… Она вдруг вспомнила, что читала об этом Гордоне в одном из журналов ВОЗ, который ей приносили на стол ежеквартально. У Гордона была репутация достигатора и разрушителя традиций: на фото к статье он позировал в гавайской рубашке и выцветших джинсах среди своих компаньонов в костюмчиках с галстуками. «Редкий случай», – ее передернуло от этих слов, вызывающих неприятные ассоциации. Тогда Кэти понравился этот мужчина атлетического телосложения с длинными волосами, едва заметной улыбкой, достаточно мягкой, чтобы приглушить его авторитетный вид. Короче говоря, он был похож на авантюриста или рок-звезду вроде Игги Попа.