Зато я знаю, дорогой мой брат. Это мир, в который Творец заключил истинных эльфов, обезумевших от свалившегося на них бессмертия.

— У горгон? Я отобрал мечи у оргов Митризена.

Братец кивнул:

— Ага. Орги — они же горгоны. Орги — это если укороченно. Твари с Горгонид. Отсель далече, в Южном океане, есть такой архипелаг. Полуразумные твари…

«Прямо как ты», — едва не ввернул я.

— Митризен, что Сеет Пагубу, он же Изгнанный из Витриума, в странствиях обнаружил их. И открыл кое-какие их свойства…

Горгониды… «Горгонид» — назывался корабль Димеро Буна. Интересное совпадение. Слишком много совпадений в этой истории, яханный фонарь! А еще этот Митризен, который, по словам Шатци, бродит где-то в Храме…

Я хотел расспросить о свойствах тварей, спросить и про Митризена, но принц внезапно закашлялся, сдвинулся и издал стон.

— Фа… а-а-а… ти-и-ик…

Я склонился над ним. Эльф распахнул веки, нашарил меня глазами, по которым опять, как в Ридондо, расползлась тьма.

— Обещай…

— Все, что угодно.

— Произведи сейчас свое слово… псс-ха-а-а… — Кровь заклокотала в его груди, поднялась вместе со словами к горлу, он сделал над собой усилие и сплюнул длинную тягучую струю. — Бросишь… сейчас… меня…

— Не брошу.

— Бросишь… крентенел… пока есть время! В яму Оракула. Ты. Пока я живой немногим буду…

— Зачем мне тебя убивать?

На самом деле я должен был спросить в лоб: «На черта я буду тебя убивать? Ты же отец моей жены, верно, и сам сейчас отдашь концы?»

Он задышал быстро, в предагонии, всхлипывая и клокоча.

— Ответ на вопрос… Как спасти мою дочь.

Твою же! Вот что задумал этот ушастый на пороге смерти! Смело — и отнюдь не глупо. И тяжело — для меня. Старине Фатику нужно прорваться к Оракулу, пока эльф еще дышит — ибо мертвое тело с отлетевшей душой Оракул не примет.

И хитро. Давайте учтем, что принц активно противился моей связи с Виджи, всеми четырьмя лапами упирался. Похоже, я становлюсь параноиком, но смотрите: если я убью Квинтариминиэля (между нами — за одно это имя его стоило пустить в расход), пусть даже ради жизни его дочери, пусть даже он и так готовится распрощаться с нашим миром, я превращусь в отцеубийцу. Не отвернется ли от меня Виджи, или, того хуже, — хотя что может быть хуже? — не ляжет ли на нее обязанность кровной мести? Кто их знает, этих эльфов. Не скажу, что я боюсь смерти от руки любимой женщины, но хочется все-таки пожить, и крайне желательно — в ее обществе.

Эльф захрипел.

— Обещай мне свое заднее слово срочно! Я тяну… пс-с-ха-а-а… свою жизнь еще час, потом уйду за порог. Дай могучее слово Джарси!

Гритт!

Слово варваров Джарси нерушимо. Это основа основ нашего Кодекса, который мы, все — и мальчики, и девочки — заучиваем наизусть, начиная с момента, когда начинаем самостоятельно ходить на горшок. Угу, именно так — нам читают Кодекс, и мы заучиваем все сотни его страниц на протяжении детства, отрочества и юности (зачастую сидя на том самом горшке). И в конце концов сдаем экзамен на знание Кодекса.

Мой брат, сопя, склонился над нами. Я тут же превратился в дольку чеснока.

— Чего он там стрекочет, этот воробей? Зашвырнуть его к Оракулу заради ответа? Фатик, я это сделаю, не вопрос. Да и весит он как перышко от синичкиной попки.

Принц распахнул глаза и взглянул на Шатци с ужасом.

— Запре… пссс-ха-а-а… щаю! Аллин тир аммен! Ты, малый варвар с плешью, ты отправишь меня в яму!

Даже на пороге смерти он не удержался от того, чтобы меня подколоть.

— Слово… варвар… с-слово-о-о… Если любишь мою дочь.

Кровь стекала с углов губ, тягучая, черная в полумраке.

Я видел по его глазам, что ему нужно мое слово, жизненно нужно, как бы смешно это ни звучало.

Черт с ним. Я произнес клятву Джарси, нерушимую, и так далее, и тому подобное.

Эльф вздохнул, как мне показалось, облегченно, хотя какое может быть облегчение, когда в твоей груди зияет дыра размером с кулак?

Ледяные пальцы коснулись моего запястья.

— Бла… годарю… Будь мужественным на всю свою малую длину.

Все-таки он меня не любил.

Я оглянулся на отряд и решил нарушить свою клятву. Чихал я на аллин тир аммен.

Принц издал жалобный вздох и закрыл глаза, но сердце его продолжало биться. Он знал, что протянет еще час, оттягивал момент смерти каким-то хитросваренным эльфийским способом, может быть, перекрывал силой воли магистральные сосуды, чтобы до времени не истечь кровью. А я знал, что нарушу клятву, потому что… У меня есть еще одно существо с душой, которое я могу принести в жертву ненасытной утробе Оракула.

Альбо. Пророк Гритта-Миротворца. Разум его стерт, но душа, надеюсь, жива — эльфы говорили, что транкас убивает разум, но не стирает душу.

Поверю эльфам на этот раз.

— Во-от, — промолвил Шатци над самым моим ухом, — я как чувствовал, что Зал Оракула тебе будет нужен. Да и Талиэль мне это же сказал… Смотри, — он еще понизил голос, — ситуация такая. Мы изначально закрепились в Зале Оракула, держим его и часть переходов Храма. У нас в заложниках несколько аколитов и сам настоятель Чедаак. Маги бьются со смертоносцами и их шатией, попутно режут аколитов, аколиты режут магов и смертоносцев, в общем, все режут друг друга, чехарда еще та, и мы в самой ее сердцевинке. Да, Талиэль что-то там говорил о каком-то странном шепоте…

Мой брат — настоящий талисман удачи. Я испытал прилив сил и веселого ухарства. Надо же, как все сложилось. То есть сложилось оно, конечно, скверно, но лучик надежды осветил дно пропасти, где я сидел.

«Нарушивший клятву Джарси навсегда покидает клан и объявляется среди других Джарси вне закона», — строки из Кодекса Джарси эхом отдались в голове.

Так было с некоторыми из нас. Так случилось с Черным Пахарем, который попрал клятву, бросил клан и организовал среди чернокожих юга свое королевство. Так случится и со мной. Поживу вне закона Джарси, зато — рядом с любимой. И тень отца Виджи, убитого моей рукой, не будет лежать между нами.

Что ж, примемся за Альбо. Он стал растением (вернее даже, овощем, корнеплодом, если учитывать его габариты), это будет убийство из милосердия.

Самантий вдруг охнул, сковородка со звоном выпала из рук.

— Фатик! Твой священник!.. Он только что открыл глаза, глубоко вздохнул, и… умер!

В любой ситуации варвар должен держать лицо спокойным, а штаны — сухими [4].