Взбаламученное море было серым, исключая гребни волн, с которых сильный ветер срывал шапки пены, а они всё катились и катились в сторону берега. Выше, над волнами, небо было полностью закрыто низкими облаками, которые плотной пеленой тянулись до самого горизонта. Несильный холодный дождик добавлял уныния этой печальной картине. Его потоки скоро насквозь пропитали влагой тёмные волосы центуриона Макрона, так что они прилипли к голове. Он стоял и смотрел на порт. Остия сильно изменилась с тех пор, как он был здесь в последний раз несколько лет назад, когда возвращался в Рим после кампании в Британии. Тогда порт был лишь открытым и никак не защищённым местом для причаливания судов, везущих пассажиров и грузы в Рим и из Рима, лежащего в двадцати милях от устья реки Тибр, в глубине материка. Несколько деревянных причалов, выступающих в море, служили местом разгрузки импортных товаров, поступающих со всех концов империи. Несколько менее объёмный поток экспортных товаров из самой Италии грузился здесь, чтобы следовать в отдалённые провинции, управляемые Римом.

Теперь же порт являл собой зрелище настоящих родовых мук, в которых рождался и осуществлялся гигантский план расширения, разработанный и принятый по приказу императора как часть его честолюбивого плана развития торговли. В отличие от своего предшественника, Клавдий предпочитал использовать общественные средства не на роскошь, а на общее благо. Сейчас здесь строились два гигантских мола, простиравших в море две длинные руки, подобные рукам титанов, с обеих сторон обнимающим воды новой гавани. Работа шла непрерывно, во все времена года. Взгляд Макрона невольно задержался на группках несчастных скованных цепями рабов, тащивших по деревянным каткам к концу мола огромные каменные блоки, где их сбрасывали в море. Блок за блоком, они падали друг на друга, образуя стену, которая будет защищать от волн стоящие в гавани корабли. Дальше, за молами, возвышался волнорез. Владелец таверны, в которой Макрон и его друг Катон остановились на пути в столицу, рассказывал, что для его возведения был построен огромнейший из всех когда-либо спущенных на воду кораблей; его нагрузили камнями, а потом затопили в открытом море, чтобы он послужил фундаментом будущего волнореза. Потом на его корпус было сброшено ещё множество огромных каменных блоков, пока волнорез не вознёсся над волнами моря, а теперь на них возводились нижние этажи будущего маяка. Макрон едва различал отсюда мелкие фигурки рабочих, снующих по строительным лесам, заканчивая очередной пролёт.

– Лучше уж они, чем я, – буркнул он себе под нос, поплотнее запахивая плащ.

В последние два месяца у центуриона вошло в привычку каждое утро совершать прогулку, так что он имел возможность следить за ходом строительства, правда, всё с меньшим и меньшим интересом. В порту Остии, как и в любом другом порту, было полным-полно весёлых таверн, расположенных близко к причалам, дабы пользоваться привычками и слабостями моряков, только что получивших жалованье после длинного морского перехода. Большую часть года здесь можно было встретить крайне интересных людей, и Макрону нравилось общаться с ними, выпивать и обмениваться разнообразными историями. Но в зимний период корабли выходят в море редко, так что жизнь в порту становится спокойной и тихой, а в таверны заходит мало людей, желающих пропустить чарочку. Катон сначала с большим удовольствием присоединялся к Макрону и пил с ним подогретое вино, однако его молодая кровь не давала ему покоя, равно как и сознание того, что девушка, на которой он намерен жениться, находится всего в одном дне пути отсюда, в Риме, тогда как приказ, полученный из императорского дворца, строго запрещал Катону с нею видеться и даже дать ей знать, что он находится в Остии. Макрон сочувствовал другу. Прошёл уже целый год с того дня, когда Катон виделся с Юлией в последний раз.

До приезда в этот порт Макрон и Катон служили в Египте, где Катону пришлось командовать наспех и с трудом набранным отрядом и отражать нападение нубийцев. Дело было трудное и рискованное, Макрон хорошо это помнил, и они возвращались в Италию, ожидая наград за свои воинские труды. Катон более чем заслужил повышение по службе и официальное подтверждение уже полученного чина военного префекта, а Макрон рассчитывал на командный пост в лучшем легионе. Но после того, как они представили свои рапорты императорскому секретарю и советнику Нарциссу на острове Капреи, их направили в Остию и велели ждать дальнейших распоряжений. В императорском дворце только что был раскрыт очередной заговор против императора, и советник нуждался в помощи Макрона и Катона, чтобы справиться с этой угрозой. Приказ, полученный ими от Нарцисса, был ясный и чёткий: им было велено оставаться в Остии, поселиться на постоялом дворе под вымышленными именами и ждать дальнейших распоряжений. Хозяин таверны был из вольноотпущенников, раньше он служил в императорском дворце в Риме, пока его в награду за труды не отпустили на свободу, выдав небольшое пособие, которого хватило, чтобы начать собственное дело в Остии. Императорский советник доверил ему приютить этих двоих постояльцев и велел не задавать лишних вопросов. Ему было необходимо, чтобы пребывание этих двоих оставалось тайной для всех в Риме. Нарциссу даже не нужно было упоминать имя Юлии Семпронии – Катон понял его и без слов и в первые несколько дней сдерживал своё негодование и нетерпение, но дни тянулись и тянулись, превращаясь в месяцы, а от Нарцисса не поступало никаких приказов, так что терпение молодого легионера достигло теперь последнего предела.

Единственная информация, которую Нарцисс соизволил им сообщить, заключалась в том, что в заговоре против императора принимает участие некая тайная организация, стремящаяся вернуть власть сенату. Тому самому сенату, горько подумалось Макрону, на котором лежит ответственность за то, что он завёл республику в тупик, завершившийся десятилетиями кровавых гражданских войн, последовавших после убийства Юлия Цезаря. Сенаторам больше нельзя доверять власть. Они слишком склонны играть в политические игры, не обращая особого внимания на последствия этих забав. Конечно, среди них можно в качестве исключения найти несколько вполне достойных людей, раздумывал Макрон. Людей вроде отца Юлии, сенатора Семпрония, а также Веспасиана, который командовал Вторым легионом, в котором во время кампании в Британии служили Катон и Макрон. Оба они – отличные мужики.

Макрон бросил последний взгляд на рабов, копошащихся на волнорезе, и натянул на голову капюшон своего форменного плаща. Он повернулся и пошёл обратно по береговой дорожке, ведущей в порт. Здесь тоже повсюду встречались свидетельства мощного строительства. За новой гаванью располагалось несколько огромных складов, там, где прежние портовые строения были сровнены с землёй, чтобы освободить место для новых зданий. Макрон уже видел, что, когда все работы будут завершены, это будет отличный большой современный порт. Ещё одно свидетельство богатства и мощи Рима.

Дорожка привела его к проезжей дороге, также ведущей к порту, и железные шипы его армейских калиг звонко застучали по камням мостовой. Он прошёл через ворота, обменявшись кивками с часовым, у которого хватило ума не требовать входную плату с легионера. Одной из привилегий солдат было освобождение от некоторых правил и установлений, что регулировали жизнь обычного гражданского лица. Что было только справедливо, как считал Макрон, поскольку именно солдаты жертвовали своими жизнями во имя сохранения мира и процветания империи. За исключением, разумеется, бездельников, попивающих винцо в тихих гарнизонах где-нибудь на задворках империи, например, в Греции, или просиживающих задницы в преторианской гвардии. Макрон нахмурился. Преторианцам платили в полтора раза больше, чем обычным легионерам, и тем не менее всё, что от них требовалось, так это роскошно одеваться на всякие там церемонии да следить за чётким исполнением приказов об избавлении империи от тех, кто был признан её врагами. Шансов поучаствовать в активных боевых действиях у них практически не было. Конечно, Макрон разок видел их в боях, там, в Британии, во время короткого визита императора на этот остров, да и то лишь для того, чтобы приписать себе успех всей кампании. Тогда они сражались вполне прилично, это он должен был признать, хотя и неохотно.