Уже собралась толпа. Я подпрыгнул на цыпочках и увидел стоящего на коленях Таба, его веснушчатое лицо покраснело, он глотал ртом воздух, а шею сжимала рука. Левая. Правой рукой Стив продолжал стучать по мячу, одновременно болтая с товарищами по команде. Я протиснулся через толпу. С нижней губы Таба свисала струйка слюны, он вцепился зубами в бицепс Стива.

– Воздуха, – прохрипел Таб. – Мне… нужен… воздух… не могу… дышать…

Стив извинился перед приятелями за то, что вынужден прервать милую беседу, и обратил внимание на толстяка, извивавшегося в его хватке. В каждой сверкающей медали, чемпионском кубке и обрамленной в рамку фотографии подростков в одинаковых спортивных костюмах как в кривом зеркале отражалось лицо Таба, и каждый из подростков на фотографии выглядел счастливее и крепче моего хрипящего лучшего друга.

ХЛОП, ХЛОП, ХЛОП, ХЛОП.

Клыкастая ухмылка Стива никогда не меняла его взгляд.

– Ты знаешь правила, Табби. Пять баксов в день. Сожалею, если плохо объяснил.

– Ты… объяснил… предельно… ясно…

– Пять баксов – это со скидкой. Лучшего предложения тебе не найти.

– Вчера… я дал… тебе… все… что было…

– Тогда почему бы тебе не извиниться?

– Горло… сдавил… Говорить… трудно…

– «Прости» – это такое короткое слово. Почему бы просто его не сказать?

– Прости…

– Звучит почти искренне, Табби. Извинения принимаются. Просто отыщи пять баксов к концу дня, и мы забудем о дальнейших спорах. До следующего раза, разумеется.

Я бы отдал все, чтобы оказаться тем парнем, кто мог бы прорваться сквозь толпу и оттолкнуть Стива от моего друга. Но эти фантазии прикончили бы нас обоих. По правде говоря, я стал пробираться в противоположном направлении, но остальные напирали, так что я споткнулся. К своему ужасу, я растянулся на спине, рухнув прямо в пыточный круг.

Стив сощурился на меня глазами-пуговками. Он выпустил Таба, и тот шлепнулся на пол в лужицу собственной слюны. Стив повернулся. Стук мяча замедлился до ритма китового сердца, который мы слушали на уроке биологии. Время тоже замедлилось. Я ощущал себя спортсменом, на веки вечные запертым в витрину с призами.

– Ага, Старджес, – произнес Стив. – Ты тоже хочешь поучаствовать? Отличная новость.

За многие годы я получил свою долю издевательств со стороны Стива Йоргенсена-Уорнера, начались они в третьем классе с легендарного выкручивания рук под названием «Индийский огонь», дошло и до вывихнутого запястья, после того как я «споткнулся» на ступеньках у заднего входа в школу. Все избиения происходили не потому, что я в чем-то провинился. Даже застывший в позе эмбриона Таб выглядел напуганным.

– Ух ты, – сказал я с пола. – Мне пора в класс. Всем пора в классы. Разве нет? То есть разве сейчас не начало урока? Да?

Моя бессмысленная болтовня разнеслась по Пещере трофеев.

ХЛОП, ХЛОП! Мяч зазвучал с воодушевлением. Он предсказывал настроение хозяина почище собачьего хвоста. По лицу Стива расплылась сияющая улыбка, он приблизился ко мне вместе с мячом, проводя его за спиной и между ног. Парень был в своей стихии. Окажись здесь баскетбольное кольцо, он бы забросил мяч туда.

3

Но все же нам удалось легко отделаться. Мы оба прошли через остроумную процедуру под названием «Уплотнение мусора», когда засовывают в шкафчик, слишком маленький для того, чтобы вместить подростка, и несколько раз стукают дверью, пока ты все же каким-то образом туда не влезешь. Это причиняет больше боли, чем кажется. Крючки для одежды впиваются в голову, острые углы оставляют синяки на плечах, а если тебе хватает глупости сопротивляться хлопающей двери, то можно и палец сломать. Я видел такое.

К счастью, меня уплотняли достаточно часто, и я научился открывать шкафчики изнутри. Я расслабился, пока стук мяча не затих, и освободился. Таб хныкал в соседнем шкафчике, и нельзя сказать, что я его осуждал. Он был крупным, и в соответствии с законами физики его не так-то просто было оттуда извлечь. Сначала я велел ему слегка стукнуть по замку. Потом чуть подождал, потому что сквозь отверстия в шкафчике несся сплошной поток ругательств. Прозвенел звонок. Я вздохнул. Теперь мы еще и опоздаем.

Десять минут спустя мы приходили в себя в мужском туалете. Ни один из нас не собирался опаздывать на урок, да еще и войти с окровавленными губами и локтями. Поэтому мы тщательно промыли раны холодной водой и залепили их кусочками колючих полотенец из коричневой бумаги.

– Эти полотенца годятся только для скота, – сказал Таб. Он нырнул в кабинку и вернулся со скомканной в кулаке туалетной бумагой. Таб приложил бумагу к ободранному локтю. – Ну вот, теперь я получил должный уход. Это что, санаторий? Мы в санатории? Где делают пилинг с солью? А эротический массаж горячими камнями? Дживс, каков наш распорядок?

Я выдавил улыбку и тут же поморщился. На скуле виднелся синяк. Я перебрал способы скрыть его от папы. Солнечные очки не по размеру? Лихо повязанный шарф? Замысловатый грим? Когда моей безопасности что-то угрожает, папа ведет себя нерационально.

Таб наклонился к зеркалу и нахмурился. Хотел бы я сказать, как он красив внутренне, потому что в таком случае при виде внутренностей Таба хирурги попадали бы в обморок. Человек сообразительный назвал бы Тобиаса Дершовица пухленьким, а дипломатичный – здоровяком. На самом же деле он был жирным, и с этого его проблемы только начинались. Его волосы походили на густую рыжую отбившуюся от рук живую изгородь. Лицо усеивали веснушки, которые придавали ему сходство с переросшим грудничком. А в довершение всего – брекеты – чудеса современных пыток: каждый зуб пересекала стальная проволока с десятком серебристых креплений. Когда Таб говорил, скобки щелкали так, что казалось, полетят искры. Но, по крайней мере, он был высоким, чего не скажешь обо мне. Он стоял перед зеркалом, прямой как столб, словно поправлял военную форму, а потом оглядел туалет, чтобы убедиться, что мы одни.

– Вот, гляди, – он сунул руку под рубашку и достал из-под мышки самую потную в мире пятидолларовую купюру. Он протянул ее так, будто я собирался ее приласкать. – У меня была с собой пятерка! Этот осел просто не знал, где искать!

– Ты держался молодцом, Таб.

– Я знаю, ясно?

Он хихикнул, свернул купюру и снова засунул ее под мышку.

Натягивая рубашку обратно на живот, он вдруг перестал ухмыляться. Таб был мастером кунг-фу, когда речь шла о том, как прикрыть нанесенные обиды шуткой. Но бывали мгновения, когда запал кончался и Таб признавал, хотя бы на секунду, горькую правду. А правда заключалась в том, что засунутая под мышку липкая пятерка для него была близка к победе.

Я нажал на кнопку автоматической сушилки для рук, чтобы заглушить свой вопрос.

– Ты плакал?

– Неа. Не в этот раз. – Он помолчал и пожал плечами. – Совсем немножко.

Молчание затянулось надолго. Старина Таб знал, как это исправить. Он отхаркался и плюнул в писсуар. Потом похлопал меня по спине и направился к двери. Я на секунду замешкался, наблюдая, как растворяется в чьей-то моче кровавый комок соплей. Как многое это говорит о нашей жизни, подумал я. Последовав за Табом наружу, я заставил себя не оглядываться. Но мог бы поклясться, что из канализации, откуда-то из-под кафельного пола, донеслось рычание.