дачах еще наблюдалась какая-то жизнь – ненадолго заселялся то один дом, то другой. Детей привозили редко, чаще на выходных наезжали компании молодежи, музыка гремела заполночь, но лично я была этому только рада – мне, ребенку, в лесной тишине было откровенно скучно. Мама все чаще оставалась после работы в городе, отец же не мог оставить место работы – он по-прежнему числился комендантом. Когда его уволили, мы в дом наведывались лишь несколько раз в месяц. И только после развода с мамой отец вновь поселился здесь…

Я отвлеклась от своих мыслей, внимательно посмотрела на Захара и отчетливо поняла, что с его появлением моя привычно размеренная жизнь закончилась. Я видела, как он расслабился, скинув решение своих проблем на меня. «Он – твой жизненный урок, девочка. Ты – сильная, он же всегда будет нуждаться в чьей-то помощи. И представь – рядом найдется тот, кто ее окажет! Но не он твоя судьба, вместе вам не быть. Ты сможешь жить только с равным. Вот тогда будешь счастлива», – жестко сказал мне отец, вытирая шершавой ладонью слезы с моих щек. Мне было пятнадцать, я что-то зло возразила, оттолкнув его и тут же посчитав врагом. Замкнувшись в себе, я больше ни с кем Захара не обсуждала. Но по-прежнему старалась быть рядом с ним, пусть в качестве друга. Жанну, как ни странно, соперницей не считала, хотя все: и одноклассники, и учителя – давно уже нарекли Тальникова и Каверину парой. Я же твердо была уверена в одном: любви у Жанны к Захару нет, как нет ее и у Захара к Жанне…

– Спасибо, Лянка, вкусно! Давай выдвигаться, темнеет уже. – Захар отодвинул пустую тарелку. – Посуду помыть?

– Если не лень.

– Обижаешь! Что же я, безрукий совсем? – снисходительно произнес он, беря в руки поднос.

Глава 3

Мы благополучно миновали пост, обогнули по околице село Пенкино, дальше до леса дорога шла вдоль поля.

Я жалела об одном – предупредить деда о приезде гостя не могла: сотовой связи на даче не было. Впрочем, проводной тоже. А реакцию Егора Романовича предсказать не бралась. Но отчего-то волнения не испытывала, беды не чуяла, поэтому лишь искоса посматривала на задремавшего на пассажирском сиденье Захара. Найдя взглядом ту самую, некогда алую ленточку, крепко привязанную к ветке, я уверенно свернула в лес.

Продуктов набрала дня на три, сама остаться планировала лишь на одну ночь, малодушно решив сбежать – пусть уж стар и млад как-то сами уживаются. Дед, конечно, будет по возможности избегать общения, запираясь в бывшей родительской спальне, которую я отдала ему в пользование. Или в мансарде, где расположился со своими бумагами. «Хотя нет, в мансарду придется заселить Захара. Спать на продавленном диване, конечно, некомфортно, но потерпит!» Я даже улыбнулась, вспомнив обитого черным кожзаменителем «монстра» с высокой спинкой-полкой и жесткими валиками. Этот диван по замыслу родителей должен был стать для маленькой Ляны Голгофой: наказав за провинность, меня, совсем малышку, отправляли «страдать» в одиночестве в мансарду. Игрушек в комнате не было, читать я еще не научилась, поэтому в сторону книжного стеллажа даже не смотрела. Забравшись с ногами на диван, какое-то время развлекалась тем, что наблюдала за играющими без меня друзьями – качели и песочницу для дачной малышни отец соорудил недалеко от нашего дома. Но, довольно быстро устав от бессмысленного занятия, засыпала на широком сиденье дивана, свернувшись калачиком и положив голову на валик…

Я вдруг подумала, что дом без надлежащего ухода простоит еще не так уж и долго, старика на зиму там я не оставлю – прогреть даже одну комнату электрическим обогревателем в морозы нереально. Да и ездить к нему с продуктами и канистрами бензина для генератора я смогу лишь до первой осенней хляби. Егор Романович вынужден будет согласиться перебраться в город. «Или уйдет совсем? Куда? Возможно, есть родственники, от которых и сбежал в чем есть? Хороши же они, в таком случае! Похоже, деду и так досталось, а я ему еще жильца подселю! Неделю, возможно, они друг с другом выдержат… а что дальше? Если я не разберусь за это время? Да и в чем разбираться, если очевидно, что Захар буквально приложил руку к смерти Жанны?» Вдруг почувствовав сильную боль в затылке, я резко затормозила и заглушила двигатель. Картинка, мелькнувшая перед закрытыми глазами, была четкой: человек, неспешно спускающийся по знакомой мне уже лестнице, был весь в сером. И в темных очках. И это все, что я успела увидеть. Боль отступила, я повернулась к Захару, только что возмущенно выдавшему популярное «блин».

– Прости. Скажи, у тебя есть серый спортивный костюм? – спросила я.

– Что? Какой костюм? А… есть… два! Оба серые. Тебе зачем? Все равно они остались в доме. А я туда теперь ни ногой, – испуганно вскинулся тот.

– Ты заезжал сегодня домой? Днем, например. Пообедать?

– Нет, конечно, – как-то неуверенно ответил Захар. – Пилить по пробкам полтора часа из центра? С ума не сошел пока. Лянка, не мути, говори уже, что тебе до моего барахла? Не просто так я лоб расшиб, когда ты тормознула!

– Пристегиваться нужно, – думая о другом, машинально ответила я. – Кто-то был днем на втором этаже твоего дома. Потом спускался вниз. Одет в светло-серый костюм, кроссовки, темные очки. Очки… в помещении? Странно, не находишь?

– Почему днем?

– В окно, что между этажами, светило яркое солнце. А в четыре часа дождь пошел.

– И где все это «светило и бродило»? У тебя в голове? – насмешливо произнес Захар.

Вот. Собственно, поэтому у меня нет близких. В принципе. Когда-то шуточки в мой адрес я переносила болезненно. Ранили недоверие, следующий за ним испуг, а потом резкое охлаждение в отношениях. Люди, вывалив на меня свою беду, уходили жить дальше, я же еще долго вспоминала каждого. Проигрывала в уме все сеансы, анализировала и пыталась понять – что сделала не так? Чем обидела? Много взяла? Так не прошу оплату за гадание совсем, кто что принес – спасибо. Иной раз дары по соседям приходится раздавать. Однажды решилась задать вопрос Тате. «Поставь себя на их место – перед тобой человек, от которого скрыть грешки невозможно. А они у всех есть! Кто такое вытерпит? Мать твоя поэтому и