не осознаешь, что так как оно было раньше, не будет. Грустно? Конечно грустно, и мне очень жалко, что так оно всё случилось с тобой. Только ты сам себя жалеть не должен, понимаешь?

– Договаривались же, что лечить ты меня не будешь.

– Возможно это звучит как зачитывание морали, согласна, но это правда и от неё не уйдешь, я знаю… лекарство тоже зачастую противно на вкус при всей своей полезности, но ты же его пьёшь.

– Вопрос – ответ? Мы ещё играем?

– Может всё-таки в покер?.. конечно, если ты хочешь, то мы продолжим.

– Тогда мой вопрос.

– Само собой.

– Ты ведь не просто так работаешь в этом направлении? Тебе не приходится общаться с одинокими пенсионерами, ведь так?

– Ты прав.

– Так, как так получилось?

– Ты верно мыслишь. Мне легче понять, что чувствуют люди и как они всё это переживают, потому что я и сама была на их месте… свою инвалидность я получила в тринадцать лет. Если взрослые люди часто не могут смириться с тем, что у них больше не будет их прежней полноценной жизни, то представь, какого осознать ребёнку, что у него этой полноценной жизни не будет и вовсе. Пожалуйста, попробуй это представить… как-то по пути из интерната в школу, который пролегал через пустырь заброшенного недостроенного дома… и ведь, понимаешь, мы всегда там ходили, так короче намного, и всегда всё было хорошо… в светлое время суток то место не казалось опасным… но вдруг из-за угла дома выскочила большая собака. Сначала она просто гавкала на меня и грозно рычала. Мне было очень страшно, и я побежала, тогда она и кинулась на меня… я упала, когда она укусила меня за ногу. От боли закричала и в этот момент её зубы вцепились в мою голову… сказать, что мне было страшно – ничего не сказать… голову я пыталась закрыть руками, она покусала и их, а когда я свернулась в клубок, то снова взялась за ноги. Точнее, за правую ногу, впивалась в которую и пыталась тянуть меня в разные стороны… и так продолжалось, пока, видимо, ей не надоело, и она ушла, а я всё боялась, что потеряю сознание и та перегрызёт мне горло… некому было за меня заступится, некому было позвать на помощь, я так и лежала там, вся трясясь и боясь издать хоть какой-то звук. Боялась, что она рядом и снова нападёт на меня. Через какое-то время меня нашли мои одноклассницы, которые стали переживать, когда я не появилась на уроке… если ты считаешь, что жизнь к тебе жестока и крайне несправедлива, то я как никто другой могу понять это. Но все твои проблемы и ограничения, не позволяющие воздух втянуть полной грудью, получать удовольствие и просто радоваться жизни, они только в твоей голове.

– … не знаю, что тут сказать.

– Наверное, ты бы мог сказать, что я опять начинаю тебя лечить.

– Нет.

– Ну вот… тогда скажи, что думаешь, даже если тебе самому кажется это неуместным.

– Хорошо… что было дальше? Как это кончилось для тебя?

– Подумала, вдруг тебе неловко спросить, что стало с собакой.

– Попробую предположить… её не нашли, а возможно даже и не искали… ещё, не удивился бы, узнав, что на ней был ошейник, а после инцидента с тобой, который получил огласку, хозяин её больше не стал отпускать гулять, а может и вовсе вывез её куда подальше и с концами… нет собаки – нет проблем.

– Любопытная версия, Ватсон!.. если честно, долгое время я даже не могла заставить себя думать об этом, пытаться что-то вспомнить, избавиться от страха перед ней. Как оно было с этой собакой – дело давно минувшее. А вот со мной… рваные раны по телу, комплекс уколов от бешенства, несколько операций на ноге и безуспешный курс лечения у школьного психолога. На выходе я осталась с ногой, которую едва могу согнуть в колене, не способной к каким-либо нагрузкам… надеюсь, я ответила на твой вопрос.

– Более чем.

– Чудно. Продолжим?

– Пожалуй… хотя… можно ещё маленький вопрос в довесок к сказанному?

– Конечно!

– Тяжело ведь говорить о таких вещах, тем более о себе, или со временем привыкаешь? Как ты вообще к этому относишься, неужели случай с тобой теперь лишь поучительная история, яркий пример?

– Вон оно как?.. нет конечно. Такие моменты меняют жизнь, делят её на до и после, они не могут померкнуть в памяти и стать чем-то обыденным. Вспоминая тот день, мне становится также страшно. Я сделала это для тебя… а вообще, в ходе беседы я иногда упоминаю, что и я инвалид, но обычно ограничиваюсь без подробностей.

– Но почему мне…

– Потому что… ну правда… так вот… может ты покорил меня своей простотой и прямолинейностью, подкупил неподдельным интересом к тому, что действительно важно и ценно… не знаю, в общем, обратная связь… она работает. Ты вошёл в тот самый дом, принял его правила и стал желанным гостем.

– Ну да… вопрос идентификации.

– Он самый… и мой вопрос тебе напоследок.

– Напоследок?

– Мы заболтались. Моё время, к сожалению, ограничено. Да и твой давно остывший обед скоро превратиться в ужин. Тебе нужно согреть еду, которая согреет твою душу! Шучу.

– Мой ужин всё равно будет холодным… так, твой вопрос?

– Хорошо. Вот мой вопрос… почему холодным?

– Потому что я, как ты говоришь, продолжаю жалеть себя и бездействовать. Микроволновая печь по-прежнему продолжает жить на холодильнике, она, как и все навесные шкафчики кухонного гарнитура, для меня теперь недоступна. Конечно, давно уже можно было всё поменять под себя, даже своими силами, но я… не делаю ничего для этого.

– Понятно… ты подумай над этим на досуге… за ужином, на пример!.. звучит как издевательская шутка, знаю, но я серьёзно. Перемены, они… перемены всегда к лучшему, даже самые неприятные из них могут мотивировать и побуждать преодолевать возникшие трудности, тем самым, делая нас лучше. Поверь мне, слышишь… просто возьми и поверь.

– … попробую.

– Чудно!.. время-время! Мой вопрос?

– Да.

– Он связан с твоей семьёй.

– И как именно?

– У меня есть информация, опять же, со слов Даниила Сергеевича, но у нас ведь не возникло оснований не доверять ему, правда? В общем, речь о твоих попытках отстранится от своих близких, о стремлении избегать или минимизировать контакты с ними, о категорических протестах всяческой помощи с их стороны. Вот о чём я.

– Свою семью я люблю. И родителей, и брата с сестрой. Никакого конфликта между нами нет… мама домохозяйка и давно уже не работает, отец