Радуясь, будто им предстояла игра, а не работа, братья в своих красных шапчонках усаживались прямо на гальку у большой рыболовной сети. Жирный Ван устраивался повыше, на поросшей травой дюне, в десяти шагах от них; положив одну голую темно-волосатую ногу на другую, он отдирал от грубой ступни впившиеся в нее осколки ракушек. А неподвижной правой рукой придерживал конец сети, которую мальчики красили густым соком, выжатым из мандариновой кожуры. Ван приподнимался на локте; дети ритмично прищелкивали языками, он недовольно сплевывал, бурчал что-то себе под нос. И лишь время от времени звучно выдавал какую-нибудь внятную сентенцию, например: «Тыква издавна считается символом плодородия». Потом порыв ветра швырял ему в лицо горсть песка, Ван, закашлявшись, сползал вниз, опрокидывая плошку с краской. Жалобно-просительно глядя на сыновей, говорил, что это они виноваты — выбрали неподходящее место. Тогда мальчики снова накручивали на его ноги обмотки, и все трое передвигались на пару шагов в сторону.

Важнейшим событием в жизни отца Ван Луня стала его поездка к брату, на свадьбу племянника, за триста ли от родного поселка Хуньганцунь. Старик аж три недели не видел своего взморья и скудных бобовых полей. В доме его брата жил некий цирюльник, по совместительству колдун; по вечерам Ван Шэнь часто с ним беседовал.

И вот на следующее утро после своего возвращения отец Ван Луня со степенной неторопливостью направился к местному столяру, пообещал ему сколько-то сушеных червей на четыреста пятьдесят монет и попросил изготовить высокий красный щит с надписью: «Ван Шэнь, ученик знаменитого колдуна Куай Дая из Люйсяцуни, заклинатель ветров и погоды». Через шесть дней, в сумерках, он вместе со старшим сыном принес от столяра блестящий щит с черными иероглифами на малиновом фоне и с голубой каймой[18], забрался на крышу своего дома (его жена в это время спала) и двумя лодочными канатами привязал вывеску к выступавшей балке, так, чтобы она свободно свисала над входной дверью: «Ван Шэнь, ученик знаменитого колдуна Куай Дая из Люйсяцуни, заклинатель ветров и погоды». Утром, когда жена Ван Шэня увидала роскошный щит и разбудила своего мужа, еще спавшего, с ней — во второй раз после многолетнего перерыва — случился нервный припадок. В первый раз, когда один из поджигателей крикнул в окно — мол, есть ли в доме еще кто, окромя нее, — она в ужасе спрятала обоих годовалых сыновей в складках своих широких штанов и, промямлив «Нет», запрокинула голову вправо, едва не вывихнув шею. Теперь же у нее в сознании всколыхнулась зеленая волна, оба каната, на которых висел щит, прикинулись острыми листьями осоки, перепиливающими ее переносицу; голубая лишенная суставов рука потянулась к ней откуда-то из-за них, растопырив пальцы. Женщина ритмически задергала головой слева направо, справа налево, ее колени стукались друг о дружку, она пританцовывала, как марионетка; дети спрятались от нее на теплой лежанке[19].

А потом взвизгнули и выскочили на улицу, и тявкающие собачонки за ними, когда со двора в закоптелую комнату ввалился старший Ван, жирная туша на слоновьих ногах: затопал туда-сюда в своей тигриной маске, гнусаво запел над женщиной, уже осевшей на пол, поглаживал ее, нашептывал. Через полчаса их мать заснула. Множество детей и женщин ждали у двери, молчали во дворе; когда все закончилось, разом залопотали и расступились, освобождая дорогу колдуну.

Тот день стал поворотным в жизни Ван Шэня. Жена его так ничего и не сказала по поводу красного щита, вообще теперь в присутствии мужа больше молчала, старалась не попадаться ему на глаза.

Он уже не удовлетворялся ролью скромного отца семейства, поучающего от случая к случаю собственных сыновей. Но, расположившись во дворе под ольхой, усердно изучал странные знаки на бамбуковой табличке, которую ему дал колдун, или с гордо поднятой головой прогуливался между навозной кучей и сараем, повторяя вслух только что заученные строчки: «Восемь раз по девять будет семьдесят два. Двойка управляет парой. С помощью пары соединяют непарное. Непарное управляет зодиаком. Зодиак властвует над луной. Луна властвует над волосами. Поэтому волосы отрастают за двенадцать месяцев…» Время от времени озадаченно смотрел на табличку; задумывался о чем-то, будто стыдясь самого себя, потом, быстро махнув рукой, отделывался от навязчивых мыслей. По вечерам, у моря, расхаживал, важно нахмурив лоб, между прилежно работавшими рыбаками, переглядывался с фиолетовыми шарами туч, останавливался в задумчивости перед комнатной собачкой корзинщика, мечтательно произносил вслух, словно разговаривая с самим собой: «Семь раз по девять будет шестьдесят три. Тройка властвует над полярной звездой. А та — над собаками. Поэтому собаки рождаются через три месяца после зачатия…»

Люди только в первое время смеялись за его спиной, а потом утвердились во мнении, что он, глядишь, и вправду станет лекарем-даосом, хотя прежде был посмешищем всего поселка. Он так много всего знал: например, что ласточки и воробьи, окунувшись в море, превращаются в ящериц; мог назвать по именам[20]тысячелетнюю Божественную Лису[21], девятиголового демона-фазана[22]и демона-скорпиона; а уж того, что он рассказывал о ян, то есть светоносном мужском начале, и инь, то есть начале женском — темном и плодородном, — вообще никто не понимал.

Он по-прежнему выходил рыбачить в море. И когда однажды утром «забыл» о своей джонке, жена тихо подошла и остановилась перед его постелью. Глядя на нее сквозь неплотно прикрытые веки, он понял, что она, как всегда, хочет разбудить его тычком в бок, но женщина не сделала этого, а разбудила только пятнадцатилетнего Луня и его брата. С тех пор каждое утро перед рассветом она будила обоих близнецов; а их отец в приятной полудреме продолжал посапывать на лежанке.

До полудня Ван Шэнь обычно предавался размышлениям в маленьком храме Бога Врачевания[23], в предпоследнем здании поселка. Поскольку он был знаком со всеми — и в самом поселке, и в ближайших окрестностях, — люди охотно пользовались его необычными услугами, его искусством осуществлять «прыжок демона» и особенно «прерывание беременности». Так жители этой части Шаньдуна называли один своеобразный обычай. Они боялись, что если вблизи от беременной женщины окажется старик или больной ребенок, он может забраться внутрь ее тела — для того, чтобы снова родиться здоровым и молодым. Ван Шэнь, если существовала такая угроза, в своей белой тигриной маске носился по комнате вокруг сидящей на корточках женщины, закалял ее тело, бичуя его «волшебной веревкой» из волокон тростника, издавал, обливаясь потом, какие-то нечленораздельные слоги. И нередко после подобных упражнений приносил домой по тысяче медных монет.