Последней каплей стало то, что она собрала все мамины вещи, отобрала у Нади куклу и сожгла все в печи. «Вашей матери больше нет! Пепел остался от ее вещей, видите, так же и от нее ничего не осталось, забудьте ее!» – сказала женщина. Надя до сих пор, уже будучи инвалидом на пенсии, вспоминает этот жуткий поступок, как мачеха сожгла всю память о матери и ее любимую куклу…

В этот вечер пришел отец и сообщил новость.

– Девочки, я хочу с вами поговорить. Подойдите ко мне, – тихо сказал он. – Вы знаете, что за последнее время я устал, очень устал… Настя тоже устала. Я хочу немного пожить для себя, это не мое – видеть ваши слезы и слушать пререкания, вы тоже не мое. Дети всегда принадлежат матери, а вашей больше нет. Мы с Настей решили отдать вас пожить в интернат. Мы хотим построить свою жизнь, свою семью, хотим родить детей и быть счастливыми… Понимаете? Как вы подрастете, мы обязательно вас заберем, а сейчас вам будет лучше там – будете играть с другими детьми. Надя, ты в школу пойдешь в следующем году, там о тебе позаботятся.

– Папа! – жалобно, надрывно зарыдала Надя. Дрожащие холодные ручки обняли отца и крепко сжали, нижняя губа тряслась от страха и боли, все его плечо стало мокрым от горьких беспомощных детских слез. Это были первые эмоции, которые она смогла проявить после смерти мамы. – Папа, не бросай, умоляю! Папа, мы не сможем без тебя, пожалуйста, не бросай! – вскрикивала Надя. Аня сидела на стуле, поджав ножки, и тихо плакала.

Это был последний вечер, когда они видели отца. В ту ночь Надя так и не смогла уснуть, она слышала, как ее мачеха собирала их вещи и упаковывла коробки. Утром на рассвете приехала серая машина, оттуда вышла пожилая женщина.

– Ну что, вы готовы? Поехали, впереди тяжелый день, а ехать нам очень далеко, – сказала она грубым низким голосом, зайдя в дом.

Отца в доме уже не было – он уехал на работу пораньше, чтобы не видеть детских слез. Их провожала мачеха. Надя подошла к кровати, на которой когда-то спала мама, дотронулась до перил. «Когда-то здесь спала моя мама, я хочу вдохнуть ее запах в последний раз», – подумала про себя Надя. Но маминого запаха там не было: все было такое чужое, даже постельное белье, на котором спала мама, мачеха выкинула. Надя посмотрела на стену – на часах было 8:30 утра, – взяла за руку сестру и вышла из дома.

Невыносимо горе детей, потерявших в один миг обоих родителей. Безгранично больно и жестоко… Это событие, которое меняет человека навсегда. Чувство покинутости, уязвимости, подавленности, безысходности и незащищенности – все это испытывала Надя. Слово «папа» никогда не имело для нее значения, какое должно быть от природы. «Я всегда боюсь, что меня оставят, и я прожила с этим всю жизнь», – говорит Надя спустя пятьдесят лет.

«Детство – это огромный край, откуда приходит каждый. Откуда я родом? Я родом из моего детства, словно из какой-то страны», – писал Антуан де Сент-Экзюпери. Когда вы забираете детство у детей, вы лишаете их будущего. События, которые переживает ребенок, продолжают оказывать на него влияние во взрослой жизни. Если действие одних переживаний является очевидным, то влияние других бывает непросто распознать.

Все в жизни возвращается – такие проступки повлекут расплату, отсрочить которую не получится. Мужчины, которые лишили беззащитное создание любви и опеки, хотя сами же и произвели его на свет, никогда не будут счастливыми. Рано или поздно наступает старость, и они начинают возвращаться мыслями в прошлое. Спрашивают себя, а могли ли судьбы их детей сложиться по-другому, если бы… Если, конечно, к тому времени еще есть какие-то мысли. Так и было с Адамом: расплата за содеянное пришла к нему, когда он уже состарился. Он закончил жизнь в страшных муках, умерев от тяжелой болезни в полном одиночестве в хосписе.

«Наверное, я очень плохая? Безобразная? Что-то не так сделала? Меня не за что любить? Почему это должно было произойти именно со мной? Чем я хуже других детей, у которых есть мама и папа? Другие дети сейчас играют с родителями в снежки и лепят вместе снеговиков, у них дома тепло, уют и любовь, а у меня на душе только злость и обида», – думала всю дорогу Надя.

Их с сестрой разъединили и отправили в разные интернаты – это был еще один страшный удар для Нади.

«Как там будет жить сестренка без меня? Кто о ней позаботиться, если не я? Ей будет очень страшно и холодно», – думала Надя. Аня вцепилась маленькими ручками в ее плечи. «Не отдавай меня им, Надя! Не отдавай!» – кричала младшая сестренка. Сотрудники приюта вырвали Аню из объятий Нади, после этого она не видела ее сорок пять лет. Жизнь их разъединила по разным континентам: Аня уехала в Америку, вышла там замуж за мужа-тирана, который в будущем запрещал ей общаться с сестрой, так как она «неблагополучная, сломанная и потерянная». Она и не общалась, пока не развелась с ним. У Нади же судьба сложилась еще более злосчастно.

– Приехали. Это твой новый дом, Надя, – хмуро сказала женщина, вытаскивая коробку с ее вещами.

Здание совсем не было похоже на дом – железная калитка на замке, внутренний двор, в котором одиноко стояла сломанная беседка, массивное трехэтажное здание желтого цвета. На двери висела надпись: «Центр для детей-сирот, оставшихся без опеки родителей». Каждый из детей, попадая сюда, пережил нечто такое, что сломает даже взрослого. Там были дети из асоциальных семей – наркоманов, алкоголиков, преступников, – или те, от кого отказались родители. У этих детей фактически нет шансов пробиться в жизни, за них все решили их родители, ведь вырасти в детском доме – это клеймо на всю жизнь. Искалеченные жизнью и родителями, многие из них были очень талантливы – пели, шили, рисовали, а главное, мечтали, что их заберут родители, что мама бросит пить, что папа слезет с иглы, что старший брат выйдет из тюрьмы и заберет домой. Каждая история – большая трагедия, которую пришлось пережить маленькому невинному человеку, прежде чем оказаться здесь.

Сразу, как Надя зашла, она почувствовала запах горелой каши. Одинаково одетые дети бегали по холлу, от их криков стоял такой невыносимый гул, что звенело в ушах. Высокие потолки, длинный коридор, вдоль которого расположены большие комнаты на десять девочек, кровати узкие, с пружинами, на каждой лежал тонкий матрас и верблюжье одеяло. Надя до сих пор вспоминает это место с дрожью, она там прожила одиннадцать лет, помнила, как постоянно хотелось есть, – порции были маленькие, и дети ими не наедались, после ужина они тайком набирали хлеб в карманы и ели его после отбоя.

Зимой в интернате было очень холодно: из окон постоянно дуло, дети спали в свитерах, штанах и носках, а сверху накрывались двумя одеялами. Ночью Надя всегда просыпалась от холода и не могла уснуть до утра. Кровать была очень неудобная, спина полностью проваливалась в пружины, от этого у нее развилась сильная сутулость. По утрам очень тяжело было вставать и умываться, потому что часто не было горячей воды, да еще и отопление отключали. Мылись они раз в неделю, давали всего пять минут на душ, а так хотелось подольше там постоять, погреться в горячей воде!

В интернате выживали те, кого покрывала «дедовщина». Как ни странно, но там она была: в комнате жили девочки разных возрастов, и было принято слушать и подчиняться старшим. С провинившимися младшими разбирались «старшаки»: воспитатели специально приводили малышей, чтобы те их проучили – били так, чтобы не было синяков, а если же они оставались, то надо было говорить, что где-то сам случайно ударился. Чтобы там не сломаться окончательно, нужен был характер и умение давать отпор. Тех, кто писался по ночам, жестоко наказывали – не давали пить и клали на холодную клеенку, а если вдруг это случалось, то высмеивали всей комнатой. За любые провинности – если вдруг узнавали, что хлеб из столовой берешь на ночь, крошки оставишь в кровати, плохо учишься, – сажали в чулан, там можно было просидеть сутки без еды. Было непросто. Очень. На нервной почве у Нади постоянно ныла нога, в девять лет она стала хуже расти, чем другие, и ее периодически клали в больницу на лечение – это были единственные времена, когда она могла спокойно поспать и отдохнуть. Там ее никто не обижал, было тепло, можно было мыться хоть каждый день и просить добавку на ужин.