«Вишня в шоколаде» была засохшая, с «Вишней в шоколаде» никогда не знаешь, чего ждать, тут либо повезет, либо нет.

…А может быть, Мурку нужно было бить?

Размышление второе – что делать?

Бить?… Но я ни разу в жизни не шлепала Мурку. С тех пор как шестимесячная Мурка отказалась спать днем, мы всегда были не мать и дитя, а подруги, – кому же придет в голову шлепать подругу по попе?…

…Муре двадцать три года, за это время я выросла, повзрослела. Уже несколько лет я определенно чувствую себя взрослым человеком. Я выросла, а Мурка нет. Теперь мы подруги, разминувшиеся в темпах взросления. Так бывает с девочками: одна уже носит лифчик и влюблена, а другая все еще играет в куклы, и что же теперь делать с дружбой? Вот и у нас с Мурой вдруг оказалось разное осознание себя: Мурка уверена, что мы маленькие подружки, а мне кажется, что мы взрослые друзья.

А ведь взрослые друзья дерутся. Мы с Никитой подрались из-за трусов. Два прозрачных кружевных треугольничка, розовые шелковые ленточки, купила у спекулянта, – такая красота. Не то чтобы Никита собирался носить эти трусы, но, когда мы были студентами, в магазинах продавались только белые трикотажные трусы, – он хотел сделать Алене царский подарок, вот и тянул прозрачные кружевные треугольнички к себе, а я к себе. Такая красота, как же нам не драться?

Размышление третье – кто виноват.

Совершенно ясно, что виноват Андрей.

Нет никаких признаков, что Мурка собирается работать. Или хотя бы признать, что ей двадцать три года.

Или хотя бы перестать щебетать, как птенец. Как птенец с открытым ртом, она ждет, когда ей положат в рот что-то питательное. Андрей рад запихнуть в ее открытый рот то машину, то шубку, то шляпку, – он совсем не думает о том, что есть общие законы жизни! Суровые. Что будет, когда избалованная легкомысленная Мура столкнется с суровыми законами жизни? А?! Страшно представить.

…10 утра, Мурка спит, я волнуюсь, – это моя первая встреча с телевидением. Не то чтобы я надеюсь стать лицом «Пятого канала», но все же.

Предупредила Андрея, что он тоже будет сниматься.

– Нет.

Как «нет», почему «нет»?… Андрей – немногословный человек, говорит короткими предложениями, вместо слов часто использует звуки (р-рр). У него низкий, хриплый, очень мужской голос. Его хриплое отрывистое «нет» звучит не как мое «мяу-мяу, да», а как внушительное «нет», решительное «нет», как очень страшный рык – «Нет! Р-рр!». И кто-то во мне, маленький и послушный, тут же хочет забиться в щелочку и оттуда преданно пискнуть «прости, что обратилась».

– Тебе зададут один вопрос. Всего один!

– Нет. Р-рр. Я занят. Мне нужно кое-что посчитать.

Это отговорка. Когда папа, профессор-математик, говорил «я занят, мне нужно кое-что посчитать», я тихо покидала кабинет. Андрей – строитель, строит то одно, то другое – объекты. Если бы он сказал «мне нужно кое-что построить», было бы понятно, но что нужно посчитать строителю?… Он слишком много работает, хочет все сделать за всех. Наверняка сейчас он считает за бухгалтера. Почему нельзя больше доверять сотрудникам? Почему нельзя работать из дома? Почему бы ему не кричать из дома: «Поставь другую бригаду! К понедельнику все должно быть готово! Измерь давление ртутного столба!» (или что-то подобное).

Ночью мы поссорились.

Мы собирались камерно отпраздновать выход моей книги: сходить куда-нибудь вдвоем или выпить шампанского дома только вдвоем, и чтобы он сказал «ты молодец», не обязательно словами, можно взглядом… или каким-нибудь подарком. Я ждала Андрея, и внутри у меня булькали радостные пузырьки. Потому что – что бы я ни делала, что бы ни надела я, при тебе и без тебя, это только для тебя. То есть для него.

А он пришел домой ночью! Водитель грузовика попал в аварию (у него случилась почечная колика), и Андрей поехал за сто километров его выручать.

У него все время что-нибудь случается. Водитель грузовика попал в аварию, или заболел бригадир, или у бригадира заболела жена и нужно положить ее в больницу. Конечно, это человеколюбие и благородство души, но у Андрея много водителей грузовиков, много бригадиров. Один из бригадиров женат в третий раз и со всеми женами сохраняет хорошие отношения.

Ночью я сказала:

– Ты думаешь, что ты лорд!

Я имела в виду, что лорд Винтерфелла, Хранитель Севера, сказал: «Быть лордом все равно что быть отцом для тысячи детей, для всех своих крестьян и солдат». Он лорд, отец для тысячи водителей и бригадиров, – а я, как мне жить?! Одной праздновать выход своей книги?…

– Я так тебя ждала, а у тебя водитель… Водитель для тебя важнее, чем я.

– Конечно, важнее. Ты же здорова, а у водителя почечная колика, – сказал Андрей.

Логично, но мои радостные пузырьки как будто кто-то залил водой, и обида все тяжелела внутри и поднималась в горло, и мы поссорились, и он ушел спать в кабинет.

…– Тебе зададут всего один вопрос. Ты можешь даже не слушать. Просто скажешь «спасибо, хорошо». Одну фразу. И все. Понял?

Я хочу, чтобы осталась запись, где Андрей на вопрос «Как вам живется с женой-писателем?» отвечает «Спасибо, хорошо». Я смогу предъявлять ему эту запись в спорных случаях как доказательство, что ему хорошо.

…Может быть, я стану лицом «Пятого канала»?…

Съемочная группа – редактор (типичный интеллигентный питерский мальчик), оператор (толстый дядька) и еще один оператор (с незапоминающейся внешностью) – долго бродила по квартире, таская за собой камеры, лампы и специальный зонтик размером с пляжный тент, мы с Львом Евгеньичем бродили за ними (Лев Евгеньич задумал укусить зонтик).

Редактор хотел непременно снимать меня на фоне книг, чтобы было культурно. У нас книги везде, в спальне, гостиной, коридоре, туалете, но в спальне и гостиной оператор не смог установить свет, а в коридоре и туалете был свет, но не было перспективы. Я постучалась к Андрею – в его кабинете книжные полки до потолка, и свет, и перспектива.

Андрей сидел за письменным столом, уставившись в компьютер. Погрузился в свои расчеты.

– А вот и мы! – приветливо сказала я.

Мы вошли в кабинет: я, Лев Евгеньич (мгновенно забрался к Андрею на колени), редактор, оператор и оператор, – втащили камеры, лампы, специальный зонтик размером с пляжный тент.

– Кыш! – не поднимая головы, сказал Андрей. – Кыш отсюда!

Мы попятились в коридор: я, Лев Евгеньич (с обиженным урчанием), редактор, оператор и оператор, – выносили камеры, лампы, специальный зонтик размером с пляжный тент. Редактор, интеллигентный питерский мальчик, сказал: «Извинитесь перед вашим мужем за то, что мы ему помешали». Очень тактично и тонко с его стороны сделать вид, что «кыш отсюда!» относилось к съемочной группе, а не ко мне… но ведь все понимают, что мой муж сказал «кыш отсюда!» мне… Позор, какой позор…