class="p1">— Отпуск, — кивнул я. — Я хотя бы в институт поступлю.

Прилетел ночью, все спали, я не стал никого будить и тоже завалился спать.

А утром ко мне в дверь затарабанил Сид.

— Дарь Матвеич… Во-первых, ангажирую тебя на нашу с Софией свадьбу. Во-вторых, приезжал твой отец…

— Я в курсе.

— И в третьих… мой батя спит в конуре Славика. Потребовал пузырь коньяка, я…

— Так, сейчас разберёмся.

На участке ухаживал за деревьями и филиппинец Эрнесто, он приподнял шляпу, поприветствовал меня, а затем, увидев, куда я направляюсь, попытался меня остановить.

— Здравствуй, барин! Не иди туда, барин! Там злой мужик!

— Знаю. Он вам что-то сделал, Эрнесто?

Тот указал на плечо — видимо, там был синяк.

Я направился в пристрой. На маленькой кровати племянника Сида прямо в одежде лежал, отвернувшись к стене, здоровенный мужик.

Длинные слегка седые волосы, кожаная «электроджазовая» безрукавка с шипами, кожаные же штаны. Бутылка на столике рядом была выпита лишь на четверть.

Я бесцеремонно толкнул его в бок.

— А? — он обернулся.

Они были с Сидом на одно лицо, только вот папаша был куда старее, наполовину беззубым, щетинистым и со слегка раскосыми глазами. Ну и что-то не то шотландское, не то норманнское в физиономии проступало куда более чётко.

— Василий Исидорович, стало быть? — спросил я.

— Ну, — кивнул он. — А ты?…

— Барин твой будущий.

— А, — кивнул батя и снова отвернулся к стене, пробурчав. — Молодой какой-то барин, пошёл ты нахер.

— Понял, — кивнул я.

Сид в каморку так и не рискнул войти. Я редко видел своего камердинера испуганным — тут был именно такой случай.

— Набери ведро из скважины, поледянее, и принеси сюда.

— Может не надо, барь?

— Надо, Сид, надо, — кивнул я.

Спустя минуту ведро воды опрокинулось на голову моего нового крепостного.

Глава 4

Василий Исидорович мигом вскочил, взревел, расплескав по стенам брызги с мокрых волос. Затем бросился на меня с кулаками.

— Ах ты! Сука!

Я оказался проворнее: увернулся, врезал ребром под грудину, нырнул под кулаком, сделал подсечку, отчего противник повалился на кровать. Но противник вырывался, успел вмазать мне локтём. Я рявкнул Сиду:

— Хватай!

После недолгих раздумий Сид присоединился ко мне на моей стороне — росту и весу в нём было почти столько же, и вскоре его папаша перестал дёргаться. Эрнесто поднёс верёвку, мы скрутили буяна и посадили на кровать, продолжая удерживать за плечи.

Некоторое время он рыпался, пытаясь освободиться, затем расплылся в беззубой улыбке и хрипло расхохотался:

— Хэ…хэ… хэ! А баря-то не промах! Не промах, да! Да и отродие дало жару. Ладно, чего хотите?

— Значит, так, — я решил перейти на «ты». — Кормить я тебя не буду. Готовь и питайся сам. Жить здесь тоже не будешь — это комната племянника Сида. Я знаю, что после выхода из тюрьмы дворянский дом даёт стартовое пособие, это так?

— Даёт… ещё как даёт, — оскалился Василий Исидорович. — Сто пятьдесят рублей! Я им сказал — в жопу себе засуньте.

Я усмехнулся.

— Ты меня обмануть решил? Для чего? Думал, я его вымогать буду? По глазам же вижу, что ты деньги взял, потратил уже все?

Василий Исидорович смачно сплюнул на коврик.

— Тридцать рублей осталось! Такси в этой ваше Москве знаешь какие дорогие? То-то же.

— Тридцать рублей хватит на пиломатериалы, чтобы сделать рядом нормальный сарай. И кое-что из мебели купить. В течение двух недель устраиваешься на работу. Если будешь бухать по-чёрному, или попадёшься…

— Ясно, ясно. В Дом на аукцион сдашь. Что за слово такое «бухать»? — спросил Макшеин-старший.

— Накидываться, закладывать за воротник, — подсказал Сид отцу.

— Помолчи! — прикрикнул тот в ответ. — Развяжите меня! Всë, всë, трезвяк!

Переглянулись с Сидом, развязали веревку. Тот плотоядно размял кулаки.

— И чего дальше? Хочешь, чтобы я тут у вас строился?

Я кивнул:

— Обрезки и гвозди можешь брать у нас. Эрнесто поможет…

— Чтоб я этого петрика!

— Попрошу без оскорблений колониальных народностей. Он, между прочим, учитель.

— У нас тут хорошо… Абрикосы… — добавил Сид. — Арбузы будут.

Немного грустно было видеть потуги Сида наладить отношения с отцом.

Но тот замотал головой.

— А я может не хочу я под боком у барина жить! Сколько там, двадцать или десять километров надо? Вот там и буду строиться! Под Звенигородом лачужный комплекс, сотку в аренду на десять лет. Дай только пару ночей перекантоваться!

— Можешь так. Мне так проще. Но готов отрабатывать положенные восемь часов в неделю. Можешь остаться. Могу подрядить тебя охранником и разнорабочим на стройку, тогда платить буду.

— Какую такую стройку?

— Скоро. Будет тут по соседству.

Макшеин-старший почесал подбородок и прищурился.

— Сколько платишь в месяц? Полтинник дашь?

— Тридцать. За неполный рабочий день. Будешь отлынивать…

Снова этот плевок в ладонь.

— По рукам!

Вернулся, проверил переписку. Сообщение от Нинель Кирилловны было коротким, но многозначительным:

«Какая я дура! Дура!»

Ответил тоже коротко.

«Я звонилъ, чтобы сказать, что внешние обстоятельства всё равно не смогутъ намъ помешать. Я обязательно вернусь. Скоро. Жди, хорошая моя»

Ответили тоже коротко, но уже чуть менее многозначно:

«Давайте въ переписке продолжим на „вы“, мне такъ спокойнее. Я поняла, что Альбина права, я слишкомъ увлеклась и подпала подъ влияние Марфы. Не спешите съ возвращениемъ».

Чёрт возьми, почему же всё так сложно? С другой стороны, тут я ничего не мог поделать. Любовными делами по-прежнему заведовал мой реципиент, и именно от такого женского типажа меня пёрло настолько, что я всё ещё готов был идти до конца, не взирая на возможные препятствия.

Разумеется, до конца в определённой степени разумного, не превращаясь в безумного маньяка-сталкера, стучащегося в наглухо захлопнутую дверь. Благо, в моём случае по всем признакам такого пока ещё не было.

После скатался в офис и подписал заявление об отпуске без содержания. Отпуск заканчивался как раз в начале июля. Что ж, подумалось мне, предостаточно времени, чтобы закончить дела.

Следом пришло время ставить точки над «i» с Самирой. Алла, по счастью, ничего своей подруге не рассказала, но по моему внезапному демаршу с поездкой в Питер всё было ясно и без этого. Мне очень не хотелось делать больно девушке, которая, похоже, всë ещë испытывала ко мне чувства. Менее всего я хотел бы бросать тех, кого приручил. Но обманывать еë становилось все сложнее и сложнее. Моё сердце по всем признакам было отдано другой.

С другой стороны, с пафосом жечь мосты однозначно не входило в мои планы. Я назначил встречу в кафе и с первых минут удивился женской проницательности. Горячая темнокожая красотка была холодна, как снежная королева.

— Я думаю, что стоит дать прошение о переезде и смене конторы. Моего отца вызвали на работу в консульство в Уэле… там есть представительство Курьерской Службы, но всего один специалист в отделе особых…

— Уэле — не самая благополучная республика, Самирочка. Территориальные претензии к Конго, бриты под боком.

— Я знаю. Мне хочется подальше… чтобы забыть это все. К тому же, некоей организации там тоже не помешают свои люди. Хотя Мариам против, хочет, чтобы я осталась. Я не знаю…

Я пересел на сиденье рядом с ней, осторожно обнял.

— Ты дорога мне. И менее всего мне хотелось бы сделать тебе больно.

— Я… я не знаю, верить ли тебе. И кто ты на самом деле. В тебе смешалась рассудительность и безрассудство в какой-то жгучей пропорции… Мне иногда кажется, что ты безумен.

Я кивнул, вздохнув.

— Да. У меня знания старика, разум древней непонятной твари и гормоны, тело юноши. Сложно с этим справляться.

— Это было ошибкой — начинать встречаться с парнем моложе меня…

— Самира. Не считай ничего случившегося ошибкой. Нам было хорошо вместе. Мы спасли друг другу рассудок и ещё, возможно, не раз его спасём. Просто нам было сложно сделать друг друга счастливыми…

В общем, слово за слово — разговор пошёл более-менее в спокойном русле, а после и вовсе перешёл на отвлечённые темы. Конечно, тут следует отдать должное её рассудительности и крепости характера — большинство девушек при разговорах на подобные темы или начали бы рыдать, или скандалить, или бы просто хлопнули дверью. Как говориться, нет лучшего способа испортить отношения, чем начать их выяснять.

Но на этом наш разговор не закончился. Днём с Сидом занимались хозяйством, а поздно вечером я получил письмо от Самиры:

«Мне одиноко… Я могу приехать?»

Что ж, я согласился.