Он и сегодня не мог дать себе ответ на этот вопрос. Но прекрасно помнил то ощущения счастья, последовавшее вслед за своим согласием на операцию — как будто с плеч свалилась немыслимая тяжесть, как будто после долгого и тяжелого бессолнечного ноября — вдруг начался апрель; он был нужен, в нем нуждались — и этого ему оказалось достаточно, чтобы снова встать в строй.

У него был в Бресте друг — бывший сотрудник таможни Олег Нетренко; однажды паренек неосмотрительно задержал автобус с дагестанскими номерами, по самые шпигаты набитый банками контрабандной черной икры. Арест автобуса, конфискация контрабанды, фанфары в честь героя — очень быстро сменились увольнением этого же героя 'в связи с неполным служебным соответствием'. Дело житейское — горцы кому нужно 'наверху' заплатили за 'зеленый коридор', а 'верхний дядя' не пожелал в нужном ключе проинструктировать инспектора; в результате провал всей хитроумной операции. 'Дяде' нужно было чем-то ответить — он и уволил чересчур резвого инспектора; парень еще очень легко отделался! Даги требовали голову неуступчивого таможенника…

В общем, человек, который помог бы ему в этом деле — нашелся почти мгновенно. И человеку этому вставить фитиль бывшим коллегам — было за счастье; к тому же деньги никогда не бывают лишними. Так что с исполнителем вопрос решился.

Разумеется, он не стал посвящать Олега в тонкости предстоящей операции — к чему? Только нагонять лишнего страху; пусть это будет обычная контрабанда!

Сказано — сделано. Версия сложилась очень славная: в Польше производится порошок — смесь для маринования сельди; его легальный импорт затруднен в связи с запретительными, по своей сути, таможенными пошлинами (четыре доллара за килограмм!), посему эту смесь для российского рыбного заводика надо ввезти по-тихому. Москвичи готовы заплатить половину от возможной пошлины исполнителям, плюс транспортные и прочие расходы. Восемьсот баксов чистой прибыли за непыльное дело — чем плохо?

Олег согласился тут же. И на следующее же утро на его 'пассате' с прицепом они, по телефону предупредив хозяина склада, чтоб был на месте вечером — выехали в Колобжег, расположенный у черта на куличках, на самом берегу Балтийского моря; получить груз надлежало именно там.

За световой день дорогу они не одолели (выехали поздновато, четыре часа угробили на таможне, а потом еще полтора часа проплутали в Варшаве — им надо было на шестьдесят второе шоссе, на Плоцк, а выехали — по темному времени — на шестьдесят первое, на Легионово), пришлось заночевать на заправке, полста верст не доехав до Кошалина; приехав уже утром следующего дня, они обнаружили хозяина склада в предынфарктном состоянии — тот не спал всю ночь, ожидая тех, кто избавит его от опасного груза, с замиранием сердца.

Он не стал спрашивать хранителя, что же лежит в мешках — по счастью, Олег в это время грузил порошок в прицеп и не видел, какую реакцию вызывает этот груз у поляка.

Он не спросил о содержании мешков и тогда, когда доставил груз в Москву — к чему? Главное было — выполнить задание; если его не посвятили в тонкости процесса — стало быть, к тому были важные причины. Его деликатность оценили — финансово; вернувшись в Брест, он честно разделил премию со своим подельником.

Хотя, в принципе, дело оказалось не столь уж и сложным. Мешки сложили у знакомого поляка в Словатичах, польской деревеньке у погранперехода Домачево, запихав их подальше от глаз случайных посетителей в самую глубину хозяйского сарайчика, посреди разного хлама типа поломанных сеялок-веялок, старых колёс, сломанных ульев — Бог весть зачем хранившихся у запасливого польского Плюшкина. Затем провели разведывательную ходку, определились со временем пересечения границы, со сменами знакомых таможенников (машины и груз шмонают они, погранцы смотрят паспорта и удостоверяются в соответствии фотокопии оригиналу). И, проведя основательную подготовку — за пять рейсов вывезли все это добро в Белоруссию: один мешок — вместо запаски, два — под задним сиденьем. Границу (возвращаясь из Польши) обычно пересекали к концу смены, когда внимание таможенников притуплялось до минимума, забив багажник всякой польской ерундой (пакетами с чипсами и конфетами, яблоками, копченой свининой — в общем, всем тем, что обычно возили жители белорусского приграничья с польских базаров), и посадив на заднее сиденье пару попутчиц (многие жители Домачево таким несложным путем катались в ближнюю Польшу с контрабандным украинским спиртом, правда, в божеских объёмах — по два-три литра: туда на одних попутках, обратно — на других; пеший переход был запрещен).

Первая ходка вызвала тогда у него изрядную нервную дрожь, холодный пот на лбу и предательскую тошноту — последняя же, когда лишний, шестнадцатый мешок, пришлось тщательно маскировать уже просто в багажнике, не запрятав его в нишу для запаски (там не было места), а лишь завалив его грудой ярких пакетов с леденцами — не родила даже тени волнения. Работа как работа — и они сделали ее так, как надлежит.

Ну, а на своей стороне все остальное было — дело техники. Он нашел фирму, за малую толику согласившуюся стать легальным экспортером в Россию кормовых добавок для крупного рогатого скота. За сотню сговорился с изготовителями соответствующих документов, и, погрузив уже абсолютно легальные премиксы в микроавтобус — убыл в первопрестольную.

Вся музыка заняла у него тогда двадцать шесть дней. Вдвое меньше, чем запланировали для этой операции в Москве!

Он не знал, почему выбор командования пал не него. Наверное, ему просто повезло. В жизни иногда случаются странные вещи…

В те дни жизнь вновь (правда, на очень короткий промежуток) приобрела смысл. Ему довелось прикоснуться к Тайне — и это очень долго позволяло ему считать себя в своих собственных глазах человеком, выполнившим свой долг. Долг солдата и мужчины.

Он оставил молчаливому брюнету, принявшему у него груз в Москве, свои координаты (на случай, если его не будет у матери), и брюнет скупо пообещал, что в случае нужды о нем вспомнят и непременно привлекут — но с тех пор ему никто и никогда так ни разу и не позвонил, и не написал. Деньги, полученные за доставку 'смеси для маринования сельди', довольно быстро кончились, он снова взялся за мелкие коммерческие дела; на жизнь хватало — но разве для того он родился на свет, чтобы торговать контрабандными сигаретами или реализовать мелкими партиями фальшивую водку, разлитую ушлыми армянами?

В конце концов, что он скажет Герде, если та, паче чаяния, вдруг увидит его, разгружающего ящики с паленой 'Столичной' у заднего двора какого-нибудь сельпо в Гомельской области? Конечно, Герде нечего делать в такой заштатной тмутаракани — но вдруг? Он стал тем, кем должен был стать по ее прогнозам — люмпен-коммерсантом (интересно, а такие вообще есть в учебниках политэкономии? Или это лично ею созданный неологизм?), самым мелким из компрадоров, ничтожным торговцем вразнос — то есть никем… И она ЭТО увидит! Нет, хватит!

Эта мысль мучила его все те месяцы, что прошли в идиотской 'мелкооптовой' торговлишке — причём мучили иногда чисто физически; тем более ему было обидно промышлять такой ерундой после покрытого загадочным флёром и такого удачного польского похода. И два месяца назад — хорошо, что прозрение наступило ДО дефолта, ему удалось сохранить малую толику сбережений — он бросил всю эту музыку. Денег хватило, чтобы снять на полгода квартирку в этом занюханном Борисове, и еще осталось на сносное питание на весь этот срок. Что дальше — он не знал; но также хорошо он знал, что больше ничем таким, что создавало бы ему душевный дискомфорт — он заниматься не станет. Лучше сдохнуть…