Пропавшая гражданка Мироевская проживала в сталинской пятиэтажке на верхнем этаже. С трудом справляясь с одышкой, Любовь Сергеевна один за другим мужественно преодолела высокие лестничные пролёты, вскарабкалась на пятый этаж и, отдуваясь, остановилась у обитой потёртым дерматином двери. Постояв с минуту, извлекла из большой кожаной сумки связку ключей и, звеня ими на весь подъезд, принялась один за другим отпирать замки. На звон из квартиры напротив высунулась растрёпанная голова с седеньким пучком на макушке и любопытным остреньким носом на узком лице.

— Это ты, Люб… — разочарованно протянула соседка, открывая створку пошире и утицей выплывая на лестничную клетку. — А я думала, Надежда вернулась.

— Нету от Нади вестей, — горько откликнулась Любовь Сергеевна. Затем с гордостью добавила: — Видишь, Раиса, со мной адвокат, Агата Львовна. Полиция на меня плевать хотела, а она поможет найти Надежду.

Трудно изобразить искреннее разочарование, если ты не Джеймс Белуши или не Джонни Депп. Я отвела глаза от опечаленного лица соседки и сделала вывод, что Раиса не притворяется. Женщина понизила голос до тревожного шёпота, чтобы не привлекать внимания других жильцов подъезда, и быстро заговорила:

— Куда она могла подеваться? Ума не приложу! Чуть какой шум, я тут же у глазка, смотрю, не лезет ли кто ко мне или к Наде. И могу поклясться чем угодно, что вчера Надежда из дома не выходила.

— Раиса, во сколько вы ложитесь спать? — уточнила я, стараясь во всех подробностях представить себе жизнь двух пожилых женщин, живущих друг напротив друга.

— Да поздно, часов аж в десять, — махнула рукой Раиса.

— А Надежда Сергеевна когда обычно ложилась?

— Надя-то слепая, не разбирает, день на дворе или ночь. Бывает, звонит мне в дверь часа в три ночи, просит прочесть название лекарства. Я ей, конечно, говорю: «Ты что, Надь, не могла до утра подождать?» А она смеётся. У меня, говорит, круглые сутки утро.

— А кто же за ней ухаживал, если старушка совсем слепая? — удивилась я.

— Три раза в неделю приходила социальная работница Катерина, — охотно отозвалась Раиса. — Хорошая девушка, только одета уж слишком шикарно для такой работы. Денег-то им там платят не ахти, но Катя ходит разодетая, как из журнала. И духи у неё французские.

— Это наводит на размышления, — скрывая улыбку, согласилась я. — Спасибо за помощь. Если что-нибудь ещё вспомните — звоните.

Я протянула Раисе визитку. Как только женщина взяла из моих рук картонный прямоугольник, пропустила вперёд клиентку, перешагнула порог квартиры Надежды Мироевской и закрыла за собой дверь.

Первое впечатление о чужом доме было странным. Как будто я вернулась лет на сорок назад, в те далёкие времена, о которых я могу судить только по кинофильмам и старым семейным фотографиям, сделанным в интерьерах жилищ интеллигентных москвичей. В коридоре располагалась выцветшая от времени стенка-прихожая, на стальных крючках которой весела поношенная верхняя одежда.

— Пальто Надежды на месте, — удручённо проговорила Кашевая, осматривая вещи. — И сапоги. Получается, из дома сестра не выходила.

В квартире витал въевшийся во все предметы запах валерьянки и старых книг. Последнее вполне понятно — свободные стены в коридоре оказались завешаны книжными полками. За пыльными стёклами стояли издания, которые в период застоя можно было купить только за сданную на вес макулатуру. Мое внимание привлекла стоящая на одной из полок перед книгами фотография мужчины и женщины средних лет, запечатлённых на фоне живописного замка. В голове молнией сверкнула мысль, что старинное сооружение я уже где-то видела. Заметив мой заинтересованный взгляд, клиентка вытащила снимок из-за стекла и, улыбаясь, пояснила:

— Семьдесят третий год. Надюша с мужем Михаилом в замке Шпандау. Миша служил в Германии, как раз там.

Ну да, конечно! Это же Шпандау, тот самый замок-тюрьма, в котором содержали нацистских преступников! Три страны-союзницы, Франция, Англия и Россия, чередуясь, по месяцу несли вахту, не спуская глаз с вождей Третьего рейха ни днём, ни ночью. Нельзя сказать, что условия в замке, превращённом в тюрьму, были ужасными — заключённые могли пользоваться библиотекой, получали вполне приличное питание, медицинскую помощь и даже имели возможность выращивать в саду замка любые цветы и растения, какие только пожелает их душа. Большинство из семерых узников проводили дни в саду. Большинство, но не все.

— Муж вашей сестры охранял высшее руководство поверженного рейха… — с уважением протянула я.

— Миша охранял Рудольфа Гесса до последнего его дня, — гордо сообщила Любовь Сергеевна, поглаживая снимок.

Без сомнения, Рудольф Гесс являлся самой загадочной фигурой среди нацистов. Именно он был тем единственным заключённым, который отказывался выходить из своей камеры. История его одиозного перелёта из Германии в Англию до сих пор вызывает неоднозначные суждения и будит воображение не одного поколения неонацистов. И теперь вдруг загадочно исчезает жена охранника Гесса? Возможно, разгадка кроется именно в этом.

Сосредоточившись на осмотре вещей, я полюбопытствовала.

— У вашей сестры есть дети?

Пристраивая фотографию на место, Любовь Сергеевна сокрушённо покачала головой.

— Хорошо они жили, но вот наследников у них не было. Надежда застудилась на войне, а Миша и слышать не хотел о приёмных детках. Пять лет назад Михаил умер, и сестра осталась совсем одна.

Осмотрев прихожую, я двинулась по квартире Мироевских дальше. Направо от входной двери располагалась небольшая кухня, на первый взгляд опрятная и чистая. Но при ближайшем рассмотрении стало видно: все предметы здесь носят отпечаток хозяйкиной слепоты. Везде присутствовал налёт, какой появляется на плохо отмытых вещах. Но в то же время бросалось в глаза, что почти девяностолетняя старушка пыталась навести в своем доме порядок.

Подойдя к раковине, я осмотрела залитую водой тарелку с остатками картофельного пюре и шкуркой от сосиски. На вид объедкам было не больше суток. Из этого следовало, что сутки назад Надежда Сергеевна преспокойно поужинала — приготовила себе гарнир, сварила и почистила сосиску, прежде чем бесследно исчезнуть.

Мелодия чужого мобильника вывела меня из задумчивости. Я огляделась по сторонам, но аппарата не заметила. Зато слегка подпрыгивала газета на столе. На звонок, задыхаясь, прибежала из комнаты клиентка.

— Это Надеждин телефон! — шёпотом проговорила Любовь Сергеевна, делая испуганные глаза. — Сестра никогда без него из дома не выходит! Где хоть звенит-то?

Ориентируясь на звук, я торопливо подняла газету, под которой обнаружилась старенькая раскладушка «Сони Эриксон». Она издавала громкие трели, вибрируя и подпрыгивая. Раскрыв аппарат, я молча прижала его к уху, рассматривая кольцо, лежавшее рядом там же, под газетой. Но позвонивший тоже молчал, ожидая отклика. А через несколько секунд человек на другом конце провода дал отбой. Взглянув на цифры, высветившиеся на дисплее, а затем пробежав глазами по списку последних звонков, я пришла к выводу, что за прошедшие сутки вызовы с данного номера поступали на телефон Надежды Сергеевны каждые полчаса. Кроме того, именно этот абонент был тем, кто соединялся со старушкой последним. Время беседы оказалось довольно долгим — семь минут и пять секунд, а состоялся разговор в час тридцать ночи. Получается, что в половине второго по полуночи Надежда Мироевская ещё была дома, раз смогла ответить на звонок.