Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неоклассический особняк с вестибюлем, музыкальной комнатой, малой и большой гостиной, оружейной, обеденным залом, курительной, бильярдной, салоном, десятью спальнями и гардеробными, пятью ванными, помещениями для прислуги. Расположен в парке на 764 акра с великолепными деревьями, декоративным озером, фонтаном, цветником, огородом (обнесенным стеной), классическим мостом, оранжереей примечательной конструкции, конюшнями, образцовой молочной фермой, ледником, гротом, усыпальницей, всевозможными причудливыми сооружениями (в числе которых – обелиск) и т. п., а также со множеством хозяйственных и иных построек. Все в той или иной мере требует ремонта.
Мистер Либерман сделал на этом листке пометки карандашом: слово «фонтан» он обвел, а слова «классический мост» подчеркнул трижды.
Я получила его первое письмо, с американской маркой и американским же штемпелем, через месяц после того, как похоронили мать. Совпадение, но удачное. С ее смертью отец перестал платить алименты, и, хотя мать завещала мне все, что у нее было, от этих денег осталось неожиданно мало после того, как я оплатила похороны и разобралась с другими счетами. Квартира в лондонском доме, где мы жили, была съемной.
Мне казалось, что будет очень интересно – впервые за тридцать девять лет не знать, куда я отправлюсь и что буду делать. У нас с матерью выработался привычный распорядок, от которого мы никогда не отступали, и я представляла себе, что стану свободной, получив возможность есть когда хочу, укладываться спать когда хочу, делать что хочу. Я верила, что это меня преобразит. Я десять лет готовилась к смерти матери: всякий раз, возвращаясь из магазинов или библиотеки, я отпирала входную дверь, не зная, что найду внутри. После того как ее не стало, я тоже была готова покинуть этот дом. Мне хотелось избавиться от воспоминаний об этих годах, от воспоминаний, впитавшихся во все здешние предметы: в кресло, откуда она наблюдала за дорогой, ожидая моего возвращения; стол, за которым она регулярно писала моему отцу, прося больше денег; кровать, где я ухаживала за ней и где она умерла. Эта кровать продолжала хранить ее запах, даже когда я сняла простыни, и заставляла меня плакать.
Я поступила безжалостно. Я пригласила местного торговца антиквариатом и предложила ему купить все, что пожелает. Он мычал, недовольно хмыкал и качал головой, пока я водила его по комнатам. Мебель, заявил он, слишком темная и массивная, да и спрос на все эти старомодные викторианские вещи в последнее время почти сошел на нет. Тем не менее он забрал все, в том числе ее старые наряды (когда-то очень модные, сделанные на заказ): он набил их в коробки и сказал, что надеется отыскать для них новый дом. За все вместе он заплатил меньше, чем стоило когда-то одно только платье. Я это знала, но мне хотелось избавиться ото всего. Он оставил ее нижнее белье, пару дешевых ювелирных украшений и единственное вечернее платье, которое я решила сохранить для себя. Я не думала о будущем – во всяком случае, тогда. Я не сомневалась: что-нибудь да подвернется. И я не ошиблась.
За несколько месяцев до этого в «Журнале Общества любителей садовых древностей» напечатали мою статью о палладианских мостах в Стоу и в Прайор-парке. В предыдущие годы они уже публиковали кое-какие мои материалы, хотя и не платя никаких гонораров, потому что это было довольно малоизвестное издание, которое, как мне казалось, читают от силы полдюжины ученых – и больше никто.
Но все-таки, по-видимому, аудитория журнала оказалась несколько шире, потому что однажды я получила пересланное мне через редакцию письмо некоего мистера Либермана, который сообщал, что купил английский загородный дом с прилегающими к нему садами:
Дорогая миссис Джеллико, поскольку Вы являетесь специалистом по мостам и садово-парковой архитектуре в целом, я хотел бы поинтересоваться, не будет ли Вам любопытно посетить недавно приобретенное мною английское загородное поместье и не согласитесь ли Вы дать мне его профессиональную оценку…
Так начиналось его послание. Я бы не стала называть себя специалистом: я всему училась самостоятельно, если не считать одного года в Оксфорде. Все свободное время я проводила в библиотеке Британского музея, сидя в своем привычном кресле, читая, делая выписки и готовя небольшие исторические статьи – для собственного удовольствия. И я никогда не посещала никакие исторические места за пределами Лондона – во всяком случае, после ухода отца.
В тот же день я ответила мистеру Либерману, что принимаю его предложение. Меня привлекали и комиссионные, и шанс вырваться из большого города, но главное – возможность лично изучить самый настоящий классический мост. Я толком не спала, пока не получила его ответ. Мы условились об оплате и о том, где я остановлюсь в доме. Я согласилась к концу августа прислать ему отчет обо всех садовых объектах, представляющих интерес с точки зрения архитектуры.
Свою последнюю лондонскую неделю я провела в пансионе возле Кингс-Кросс. В один чемодан я сложила одежду, в другой – книги и то, что осталось от вещей матери. Ночами я не спала, слушая, как приходят и уходят девушки-постоялицы, а днем сидела в своем кресле в библиотеке Британского музея, читая о Линтонсе все, что могла отыскать. В Певзнере[7] ему уделялось всего полторы страницы: отмечалась помпезность главного портика и с характерным пренебрежением (которое я успела полюбить, работая с этим многотомником) сообщалось, что парадная лестница «не представляет интереса». Перечислялись причудливые садовые постройки и оранжерея, но о мосте не было сказано ни слова. Упоминалась также церковь при поместье, но ее внутреннее убранство «разочаровывало», а скульптуры были названы «излишне сентиментальными». Тем не менее я все-таки выяснила из того же тома, что нынешний неоклассический дом был выстроен в начале XIX века на основе более раннего, кирпичного. Я заказала соответствующие номера «Сельской жизни», однако не нашла в них ничего неожиданного – лишь несколько унылых фотографий каминной облицовки, портика и озера. В одной из статей мне встретилось упоминание об альбоме рисунков, и это в конечном счете привело меня к дневнику женщины, жившей в Линтонсе летом 1755 года. Она пространно повествовала о том, какого жесткого фазана подали на обед, и о том, как холодно в ее неприглядной комнате и как она пыталась дозваться слуг, чтобы те разожгли камин, но не получила никакого ответа. Среди прочего она писала о классическом мосте с его «чудеснейшими арками» над водной гладью.
* * *
В то первое утро я, выскользнув через боковую дверь, обогнув фасад дома, пройдя под огромными колоннами портика и затем спустившись по широким ступеням, отправилась к озеру. Когда-то здесь разбили сад в классическом стиле, с четко упорядоченными насаждениями и живыми изгородями, но теперь он разросся, поглотив нижние ступеньки, и побеги ежевики пробились сквозь растрескавшийся камень. Валериана и иван-чай повсюду распространились самосевом, за ногастой сиренью с побуревшими цветами явно никто не ухаживал, а разбушевавшаяся жимолость (Lonicera), карабкаясь вверх, перещеголяла вьюнок (Convolvulus). Когда-то, наверное, озеро и мост можно было увидеть и из дома, но теперь мне пришлось срезать прут, чтобы расчищать себе путь через эти заросли, следуя очертаниям тропинки, по краям которой наросло крапивы. Тропинка вела к задушенным плющом ниссеновским баракам[8] со сводчатыми крышами. Я заглянула в выбитые окна: по запаху и характерному мусору было очевидно, что в недавнем времени их использовали в качестве курятников.