тварь, но другие — считать, сколько именно было некогда — устремились к нему. Убить. Стереть. Сожрать.

Нет уж, еще посмотрим, кто кого!

Золотой дракон рявкнул и Дик едва не потерял равновесие.

— Эрвин передает, что твой отец весьма недоволен, — сообщил Сайфер.

Родерик нервно хихикнул.

— А Ирма говорит, что твоя мать скажет все, что она об этом думает, во дворце.

Дик поежился. Яда в мамином голосе он опасался, пожалуй, больше, чем откровенного гнева отца. Впрочем, пусть ругаются, пусть язвят, лишь бы все обошлось. Лишь бы знать, что они в самом деле вернутся во дворец — все трое, что раны заживут.

А потом думать и разговаривать стало некогда. Только драться. Время то неслось бешеным зайцем, то замирало, наполнившись болью и страхом. Все меньше становилось сил, все больше ран, тело казалось все тяжелее, а крылья уже едва держали.

— Эрвин говорит: император велит нам улетать. Ты — наследник, остальные слишком маленькие. — в «голосе» дракона прорезалось напряжение.

Но Родерик не мог, никак не мог улететь, не мог бросить родителей на растерзание тварям и продолжал драться, взмахивая непослушными крыльями, подчиняя магию, которая уже не пела, а выла внутри, не столько управляя магическими потоками, сколько ворочая ими, словно не по силам тяжелым клинком.

Он продолжал драться, пока не подпустил очередную тварь слишком близко. Чудовище вцепилось ему в горло, перервав его почти полностью.

Исчезло драконье тело, остался лишь человек. Двуногое бескрылое животное. Маленькое беспомощное тело, устремившееся к земле.

Снова перехватило дыхание, но в этот раз — Дик знал это совершенно точно — удар окажется смертельным. Все, что ему оставалось — стиснуть зубы, и ждать, наблюдая, как земля несется навстречу.

Голова закружилось и сознание милосердно покинуло его.

Все тело ломило так, словно его привязали к хвосту лошади и протащили по полю — болела, казалось, каждая мельчайшая косточка, но в первый миг Родерик обрадовался этому, ведь боль означала жизнь. И все же раскрывать глаза было страшно — страшно было увидеть, что он валяется, искалеченным, на земле, а вокруг нет никого, кроме мертвых тел. Ведь не может быть так тихо в том аду, что разверзается, когда в мир приходят твари.

Он заставил себя поднять ресницы. Потолок. Его спальня?

Родерик резко сел — зря, тело тут же отплатило болью за чересчур резкое движение. Голова закружилась и он рухнул обратно на подушки.

— Лежи, — раздался голос бабушки. — господин Лайтер велел тебе лежать.

Выходит, он жив. Он дома. Значит…

— Мы победили? — Или его, наследника, спасли, а… — Родители?

Он снова попытался сесть, и бабушка надавила ладонью ему на плечо, удерживая в постели.

— Живы.

Живы! Родерик всхлипнул, тут же рассмеялся. Живы, победили! Все хорошо и все дальше будет хорошо.

— Сайфер, слышишь? Мы победили!

Тишина.

— Сайфер?

Он подскочил в постели, разом забыв и про боль и про слабость, но бабушка неумолимо толкнула его обратно. Вдовствующая императрица не терпела неповиновения.

— Родерик, я очень тобой недовольна.

В другое время он бы закатил глаза, всем видом показывая, что он думает о нотациях — в конце концов, он уже вышел из того возраста, когда покорно слушают старших, но сейчас ему было не до того.

Сайфер! Его дракон, где он? Неужели та рана была смертельной? Он схватился за шею, но ощутил лишь гладкую кожу. Впрочем, если с ним поработали целители… А родители?

— Где они? — перебил ее Дик.

Лицо бабушки затуманилось и у Дика зашлось сердце. Родители живы, но надолго ли? Мама всегда была рядом, когда он, маленький, болел. И когда его в первый раз отделали в поединке так, что на ногах не стоял: принц там или не принц, а выставился на состязания — щадить не будут. И если сейчас ее нет, значит или ей самой или отцу слишком плохо.

— Твой отец отмахивался от целителей, пока не убедился, что ты будешь жить. Сейчас им и твоей матерью занимается господин Лантер. Он утверждает, что их жизнь вне опасности. В конце концов, раны дракона не передаются человеку напрямую.

Да, иначе человек бы погиб, едва обратившись обратно после боя — слишком слаб и хрупок в сравнении с волшебным созданием. При этой мысли даже боль ослабла. С другой стороны, эти раны и не проходили бесследно, иначе отец не опасался бы за жизнь Дика, а им самим сейчас бы не занимался главный императорский целитель.

— Господин Лантер велел тебе лежать, пока не восстановятся силы. И дать успокоительного, если ты будешь слишком беспокоиться за родителей.

— Риссу успокоительным пичкайте! — проворчал Дик. — Мой дракон? Я его не слышу!

— Именно об этом я и хотела поговорить, — голос бабушки снова стал ледяным. — Ты нарушил приказ императрицы.

— Сидеть с мелкими, пока родителей убивают! — взвился Родерик.

— Прежде, чем что-то делать, ты должен был взвесить все «за» и…

— Я и взвесил!

— Тогда, несомненно, ты взвесил и, что призыв дракона, пока жив император, приравнивается к государственной измене?

Дик охнул. Он всегда знал, что император-дракон должен быть только один, но никогда не интересовался, какое наказание полагается тому, кто нарушит это правило. В конце концов, чтобы не воровать не обязательно помнить, за кражу какой суммы получишь кнут, а за какую полагается петля.

Но измена — это плаха.

— Вижу, как ты взвесил. Поэтому я бы на твоем месте не вспоминала о драконе, — закончила бабушка. — Сейчас его нет, и это к лучшему. Кто был тот третий дракон у прорыва — известно лишь богам.

Она толкнула его на подушки — Дик подчинился, слишком растерянный, чтобы сопротивляться — натянула ему одеяло до самого подбородка, точно маленькому.

— Вижу, ты понял. Отдыхай, Родерик.

Он послушно закрыл глаза, чтобы бабушка не видела навернувшихся слез. Выходит, Сайфер все же погиб. Странное дело, сколько-то часов назад Дик не был уверен, что сможет ужиться с ним, а сейчас словно потерял половину себя.

Но ведь так оно и было!