Черный, рваный по краям флаг демонстрировал изображение двух костей и черепа с синими провалами глаз. Мачты пошатывались и едва слышно поскрипывали под натиском ветра, паруса были спущены, а с самого корабля не доносилось ни звука. Он казался абсолютно пустым и, более того, мертвым. Словно в самом деле вернулся с того света и причалил к нашим берегам.

Из оцепенения меня вывел звук приближающихся со стороны берега шагов. Опомнившись, я бросилась прочь с причала, дважды чуть не упала на ледяной корке, и, как только оказалась в тени старых доков, рядом прошли две коренастые фигуры.

— А я тебе говорю, не нужно было столько эля покупать! — заявил первый пират, тянущий на плечах увесистый мешок. — Да если капитан узнает, он нас на корм рыбам отправит или, хуже того, на растерзание потерянным душам отдаст!

— Да ладно тебе бухтеть, — попытался утихомирить товарища другой. — Нам что было велено? Сбыть столичному торгашу ювелирную подделку втридорога. А мы что? Мы ж умные, еще сверх меры его облапошили! Имеем право лишнюю наживу себе забрать? Имеем. Теперь в пойле месяц отказа знать не будем, а капитан ни о чем и не пронюхает!

— А если все-таки пронюхает? — продолжал сомневаться первый. — Он же как вернулся, так совсем озверел…

— Говорю тебе, он не заметит!

— А если…

— Заткнись, Сэм, или на корм рыбам пойдешь прямо сейчас!

— Прости, Ус, — вздохнул здоровяк, поправив красноречиво позвякивающий на плече мешок. — Слушай, а если все-таки…

Его спутник страдальчески зарычал и крепко выругался.

Дальнейшего разговора я не слышала, сосредоточившись на том, чтобы слиться с холодной стеной и не дышать. Вот ведь ши! Надо же было оказаться здесь так не вовремя! Не хватало столкнуться с подобными типами у заброшенного причала, где фонари горят через раз, а из прохожих одни контрабандисты да тупые тролли.

Котят кормить пришла, на романтичное ночное море любоваться — дура, словом! Одно дело — общаться с подобными личностями в Слезных трущобах, где каждый из них если не добрый, то по крайней мере знакомый сосед. И совсем другое — столкнуться с незнакомцами, да еще и пиратами в порту.

Пиратами, глубинные их утопи!

Когда переругивающаяся парочка села в пришвартованную шлюпку (и как я ее сразу не заметила?) и отчалила от берега, меня накрыло невероятным облегчением. Дождавшись, пока они растворятся во мраке сумеречной ночи, я практически бегом направилась к центру. До трущоб добиралась исключительно по хорошо освещенным улицам, а когда оказалась в родном районе Сумеречья, старалась держаться в тени и не привлекать к себе внимания.

Окончательно успокоилась, лишь когда вошла в дом и, тяжело дыша, привалилась спиной к закрывшейся двери. Прислушавшись, удивленно констатировала отсутствие храпа. Странно, обычно отец к этому времени опустошает пару бутылок и уже видит тридесятый сон. Или я что-то перепутала и сегодня его смена?

Прозвучавший на кухне грохот и долетевший до меня запах гари уничтожил последнее предположение на корню. Смирившись с неизбежным, я глубоко вдохнула и пошла к источнику шума.

— Где шлялась? — хмуро зыркнув в мою сторону, осведомился папочка.

— Тебе-то какая разница? — Наверное, стоило промолчать и не провоцировать его, но я не сдержалась.

— Ты как с отцом разговариваешь?! — рявкнул он, сопроводив слова стуком кулака по столу.

Щербатые тарелки задребезжали, лук на разделочной доске подпрыгнул, а пустая бутылка упала на пол и прикатилась мне под ноги.

Решив, что развивать перепалку себе дороже, я спокойно ответила:

— Была на работе. Сегодня много клиентов, поэтому задержалась.

— Это что за работа такая, где молодая девка ночами пропадает? — подозрительно поинтересовался папочка, совсем некстати вспомнивший о своем родительском долге. — Смотри, если узнаю, что в порту моряков развлекаешь, из дома выгоню!

Звучало до того нелепо, что не хотелось даже обижаться. Ничего не ответив, я достала оставшуюся после кормежки синеводку и отправила прямиком в кастрюлю. Несколько раз промыла и поставила на огонь, а сама в это время занялась нарезкой овощей. Готовила я не то чтобы отлично, но вполне сносно, а уху считала своим самым удачным блюдом. И бюджетно, и быстро, и вкусно.

Недовольно ворча, папочка убрал с плиты сковороду, в которой пытался приготовить картошку, и отправил пригоревшее содержимое в мусорное ведро. Затем сел за стол, подпер подбородок кулаком и о чем-то крепко задумался. Уходить он явно не торопился, и это не слишком меня радовало. Единственное, что внушало оптимизм, — это его похожесть на стеклышко. В том смысле, что впервые за последнее время отец был трезв. За долгие годы я навидалась столько, что безошибочно определяла все степени алкогольного опьянения.

— Вся в мать, — досадливо произнес папа, и от неожиданности я порезала палец.

На царапину и брызнувшую кровь не обратила даже внимания, не поверив собственным ушам. Сколько себя помню, тема мамы всегда была запретной, и стоило о ней заикнуться, как на меня тут же обрушивалась волна раздражения и громоподобный ор. А орал папа так, что ему бы позавидовал самый крупный северный орк!

— И фигура, и глаза эти синюшные, — продолжил он, рассматривая меня так, словно видел в первый раз. — Только что цветом волос в меня пошла, та блондинистой была…

Я стояла, забыв, как дышать, и боясь спугнуть внезапную папину откровенность. Когда он замолк, испытала укол разочарования, но решила рискнуть и попытаться узнать больше. Бросив недорезанные овощи, села напротив и, посмотрев ему в глаза, робко спросила:

— Почему ты никогда о ней не рассказывал?

В следующую секунду оправдалось худшее опасение — папину откровенность я переоценила.

— Не о чем рассказывать! — отрезал он, принимаясь за откупоривание очередной бутылки. — Все вы, бабы, одинаковые. Что смотришь? Да, красивая она была — до одурения красивая, только не в том счастье, слышишь? Запомни, Фридка, красота — это проклятие! И мужика себе выбирай простого да работящего, а на внешность не смотри! И голову свою мечтами глупыми не забивай, все равно никуда отсюда не вырвешься: как родилась в нищете, так в нищете и помрешь!

А вот это сейчас обидно было. И самое главное, слова буквально задели за живое, отчего на глаза навернулись непрошеные слезы. Жутко захотелось дать им волю, но я сдержалась.

— И не разводи мне тут сырость, — завершил тираду вконец раздосадованный отец, отхлебнув дешевого эля. — Слушай и внимай, я тебе плохого не посоветую!

Не глядя на него, я поднялась и отвернулась к плите. Сняла с огня так и не сварившийся бульон, направилась к выходу и, на миг замерев, негромко произнесла:

— Не приписывай мне собственные неудачи. Если ты смирился и разменял жизнь на бутылку, это не значит, что я повторю ту же участь.

Игнорируя полетевшие в спину крики, вбежала вверх по скрипящей лестнице и, заперев за собой дверь, рухнула на кровать. Скинула ботинки, уткнулась носом в подушку и несколько раз всхлипнула. Насколько ненавижу себя жалеть, настолько же сильно иногда хочется…