— Так, чего раскричались?! Что тут у вас происходит?! — добавился ко всеобщей женской какофонии могучий голос Екатерины Петровны. Квартирная хозяйка безапелляционно раздвинула ссорящихся подруг и встала в дверях спальни. При виде тела на кровати ее глаза расширились.

— Господи Иисусе! — выдохнула Островская и с громоподобным грохотом упала в обморок.

— Только этого еще не хватало! — проворчал Фальк.

— Кто тут поминает всуе? Прокляну! — пробасил отец Нафанаил, поднявшийся на второй этаж. — Вы что с Екатериной Петровной сотворили?

— Ничего! Она сама — бум! — и все! — художественно изобразила обстоятельства падения Лидия.

— А с этим отроком чего? — оторопело уставился священник на труп Григорьева.

— Колотая рана, очевидно, — озвучил и без того ясный диагноз Фальк. — Наталья, можно вас на секунду?

Симонова в очередной раз показала, что сделана совсем из иного теста, нежели ее подруга. Несмотря на испуганный вид, она решительно переступила порог и подошла к доктору. Василий Оттович указал на прикроватный столик с обгорелой свечей:

— Кажется, это записка. Узнаете почерк? Нет, нет! — он остановил руку девушки, потянувшуюся к обрывку бумаги. — Не трогайте руками, просто посмотрите, пожалуйста.

Симонова нагнулась над столиком, присмотрелась к находке — и отшатнулась:

— Это… Это… Ее почерк!

— Чей?! — Лидия, как всегда, когда ей что-то было любопытно, приподнялась на цыпочках, вытянула шею и попыталась разглядеть, о чем идет речь.

— Саши, — выдохнула Наталья.

— На обрывке бумаги женским почерком, пострадавшим, похоже, от воды, написано: «Будь ты проклят!», — сухим канцелярским тоном судебного медика сообщил Фальк.

— Ду-у-у-у-ух-и-и-и-и-и! — просипела из коридора всеми забытая мадам Жаме.

Установился какой-то невообразимый бардак. Все начали говорить одновременно и на повышенных тонах. Ксения заламывала руки. Лидия пыталась ее успокоить. Наталья пятилась к выходу. Мадам Жаме опять поминала духов. Отец Нафанаил басовито требовал, чтобы ему объяснили, что вообще здесь происходит. Кто-то должен был взять на себя роль голоса здравого смысла и остановить всеобщую истерику. Этим «кем-то», конечно же, оказался Василий Оттович.

— Тихо! — рявкнул он, перекрыв всеобщий гомон. Как ни странно, это подействовало. Все мгновенно замолчали и застыли на своих местах. Фальк удовлетворенно кивнул: — В соседней комнате я видел диван и несколько кресел. Давайте переместимся туда и успокоимся. Батюшка, мне потребуется ваша помощь. Боюсь, я не смогу в одиночку доставить туда Екатерину Петровну. Нужно привести ее в чувство.

Общими усилиями им удалось это сделать. Фальк сбегал на кухню, нашел на кухне запылившуюся бутылку с уксусом, вернулся на второй этаж и сунул ее под нос Островской. Та втянула резкий завтра, зафырчала и очнулась.

— Так, одной проблемой меньше, — утомленно констатировал Фальк. — Вернемся к более насущным вопросам. Отец Нафанаил, попрошу вас выйти на улицу и найти городового. На Загородном проспекте или на набережной точно будет хотя бы один. Пусть сообщит в полицейскую часть, а сам прибудет сюда для охраны места преступления. Все понятно?

— Да, — пробасил священник.

— Отлично. И, пожалуйста, постарайтесь никого не придать анафеме по дороге! — попросил напоследок Василий Оттович.

— Место преступления? — удивленно спросила Лидия. — Какого преступления? Разве это не самоубийство?

— Это ду-у-у-у-ух-и-и-и-и! — завела старую шарманку мадам Жаме.

— Нет, это не ду-у-у-ух-и-и-и! — раздраженно рявкнул Фальк, которого весь этот спектакль порядочно разозлил. — И — нет, дорогая, это не самоубийство. Вопреки тому, что показывают на сцене театров, заколоться кинжалом в сердце куда сложнее, чем это может показаться. Особенно, под таким углом.

— Какой ужас! — всхлипнула Ксения.

— Боюсь, все куда страшнее, чем вы можете себе представить, — продолжил Фальк. — Как вы понимаете, в призрак мстительной невесты-самоубийцы я не верю. Во время осмотра второго этажа я не нашел ни единого открытого окна. И мимо нас с Екатериной Петровной и отцом Нафанаилом никто не прокрадывался. А это означает, что Федор Григорьев не просто убит. Он убит кем-то из здесь присутствующих.

***

Василий Оттович ожидал, что это его заявление вызовет очередной взрыв всеобщей истерики. Вместо этого присутствующие, как загипнотизированные, продолжили молча смотреть на доктора. Слегка смущенный вниманием, Фальк машинально запустил пятерню в волосы, которые художественно растрепались (незаметно придав ему обаяния), и решил продолжить:

— Так уж получилось, что я могу быть уверен в невиновности Екатерины Петровны и отца Нафанаила — они вошли на первый этаж у меня на глазах. Также вне подозрений Лидия. Не потому, что она моя невеста, конечно же, а потому, что спряталась на кухне и не могла попасть оттуда на второй этаж.

— Ну, спасибо! — саркастически заметила Лидия.

— Вынужден быть объективным, — пожал плечами Василий Оттович. — Четверо людей побежали в гостиную, откуда лестница ведет на второй этаж. Одного нашли убитым. Поэтому, думаю, вы понимаете, отчего у меня и, как вы понимаете, у полиции, будут трое подозреваемых. Со столичными служителями правопорядка я дел, к счастью, не имел, но, в силу некоторого опыта общения с другими полицейскими и прокурорскими работниками, должен заметить, что чистосердечное признание облегчает участь преступника. А посему, пока мы здесь сидим и ждем городового, я бы предложил убийце сознаться и передать себя в руки сыщиков.

Сам Фальк счел тираду аргументированной и убедительной, а потому несколько расстроился, когда Ксения, Наталья и мадам Жаме промолчали. Вместо них вдруг подала голос Екатерина Петровна.

— А я, кажется, видела того мальчика, что зарезанным лежит.

— Уверены? — с интересом спросил Фальк.

— Можете мне не верить, но память на лица у меня отменная, — гордо ответила Островская. — При моем роде занятий это крайне нужная вещь. А то поставишь правило «Никаких гостей, особенно мужского пола», а некоторые как поведутся шастать…

— И что же, он здесь шастал? — уточнил Василий Оттович.

— Нет, он не шастал, — отрезала Екатерина Петровна. — Но я его видела ровно год назад. Столкнулась здесь, у главного дома. Он, ведь, тоже на льду поскользнулся тогда. Я уж думала, сейчас жаловаться пойдет, ан нет — вскочил и поспешил прочь.

— Очень любопытная деталь, — сказал Фальк. — И что же, вы говорили об этом полиции?

— Какой полиции, молодой человек, что вы? Они меня не особо-то и расспрашивали тогда!

— В таком случае дело