Ника выключилась и, свалившись на пол, слегка стукнулась головой о притолоку двери.

Жестяная трубка, пропихнутая внутрь, оцарапала горло и Ника, зайдясь в кашле, очнулась, пытаясь не захлебнуться от вливаемой в нее жидкости.

– Гектор, держи ей голову, она всё выплюнет! – прокричал стоящий рядом старик, пытаясь одновременно держать воронку и вливать в неё жидкость из серого бурдюка.

Давешний бомж, одетый в серую же хламиду, покрытую пятнами, при этих словах подскочил к Нике и, схватив ее за волосы, зафиксировал голову, не дав двинуть ей даже на сантиметр.

– Клара! – проорал он ей в ухо. – Слушай господина лекаря!

Ника сучила ногами и дергалась, пытаясь освободиться от ненавистной воронки.

– У нее явное сотрясение содержимого головы… – пробормотал старик, не оставляя попыток влить оставшуюся жидкость в воронку.

– Клара, у тебя сотряслось в голове! – продолжал орать бомж, которого назвали Гектором, прямо ей в ухо. – Если ты не выпьешь козлиную мочу, господин лекарь не гарантирует твое выздоровление! Открой рот и пей, дура!

Словосочетание козлиная моча вызвало единственно возможную реакцию, и струя рвоты, вырвавшись из ее горла, окатила старика почти по пояс.

– Дурная дрянь! – заорал лекарь, бросая воронку и бурдюк и тщетно пытаясь хоть как-то очистить себя от содержимого ее желудка, равномерно распределённого по его одежде. Подняв руки над головой, он еще раз осмотрел себя, расстроено плюнув на пол, подобрал стоящий рядом саквояж и вышел в дверь, не говоря более ни слова.

Бомж Гектор отряхнул ладонями попавшую на него часть лекарства, после чего, брезгливо понюхав их, тщательно вытер о свою хламиду.

– Если ты стала полной дурой, тебя отправят ухаживать за свиньями, Клара! – сообщил он, ложась на тюфяк со свободной стороны.

– Почему ты зовёшь меня Кларой? – наконец выдавила из себя Ника, стараясь говорить потише, чтобы не возобновились рвотные позывы.

– Хорошенькое дело! – хлопнул в ладони Гектор. – Ты трёхнулась, как и твоя мамаша! Правда, ей удалось протянуть побольше. А ведь мне люди говорили - не бери Клару, у неё сумасшедшая мать и она сама будет сумасшедшей.

Он раздосадованно вскочил с ложа и принялся расхаживать взад и вперёд по комнате.

– Гектор... – обратилась к нему Ника, включая максимальную приязнь, на которую была способна, – расскажи мне про меня, у меня очень болит голова... Сделай доброе дело.

– Хоть меня узнаёшь, – немного успокоился он, возвращаясь к постели. – Ты вчера допивала вино за всеми гостями, и я тебя предупреждал, чтобы ты не так увлекалась! Но тебя разве остановишь, когда есть дармовая выпивка? Я и сам не дурак угоститься, но ты вчера сама себя перещеголяла...

Ника положила руку на лоб и коротко простонала. Ничего не укладывалось в голове.

– Если ты решила окончательно чокнуться, я за тобой ухаживать не собираюсь, так и знай! А лучше попей воды и приди в себя. Так и быть, я еще раз схожу на кухню, скажу, что ты сегодня точно больна. Один день без тебя переживут. Но если завтра не выйдешь – выгонят на свинарник, к бабке не ходи!

Ника приподняла голову с кровати и оглядела помещение и собеседника еще раз.

– Я ничего не помню, – она закрыла глаза рукой. – Можешь мне рассказать про меня, пожалуйста?

– О боже, – вздохнул он. – Этого только мне не хватало. Ты подлинная дочь своей сумасшедшей мамаши... Ты – помощница повара, и если у тебя совсем отбило мозги, ты моя жена.

Ника коротко простонала, продолжая закрывать глаза ладонью.

Рядом зашуршало и пахнуло несусветным смрадом. Открыв глаза, Ника увидела, что рядом стоит Гектор, спустивший с себя штаны, и делает характерные движения бедрами в направлении её лица.

– Хоть это-то узнаёшь? Твоя любимая игрушка…

Аккуратно подвинув Гектора вбок, Ника перегнулась через край кровати и её опять вырвало желчью.

– Плохо дело, – сообщил ей Гектор. – Скоро с родственниками встретишься. Ушедшими. Возьми себя в руки и вставай. Лекарь к тебе больше не пойдёт, даже не думай. А если тебя переместят работать в свинарник, я с тобой жить не стану. Воняющая свиньёй жена мне ни к чему. Уважение к себе – это признак моего рода! – он похлопал ладонью по своей груди. – Даже работая на конюшне, я не возьму в руки лопату для навоза. Вот так-то.

– Гектор, – простонала Ника, умоляюще протягивая к нему руки. – Я на самом деле совсем ничего не помню. Расскажи, где мы живём. Как это называется? – она повела рукой вокруг. – Я вижу, ты хорошо ко мне относишься. Расскажи – тебе же не сложно, да?

– Хорошо, – согласился тот, опускаясь на свою часть постели. – Только из уважения к твоим прошлым заслугам! – он похлопал себя рукой по паху. – В замке. Ты живёшь в замке, – тщательно, словно говоря с глухонемой, произнёс он. – Замок принадлежит маркграфу. И земля. И ты принадлежишь маркграфу. А я выкупил купчую и принадлежу сам себе. Ты тоже старалась собрать денег на купчую, но… видишь, как всё получилось, – он с некоторым сожалением оглядел Нику.

– А кто там висит на виселице? – собирая силы в кулак, спросила Ника.

– Ну ты даёшь! – удивился Гектор. – Ты хоть что-нибудь помнишь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И дождавшись, пока Ника помотает головой из стороны в сторону, продолжил:

– Люди герцога же! Хотели поджечь конюшни и отравить колодцы. Ты меня сама потащила смотреть, как их вешают. У меня будто других дел не было… И сама же ничего не помнит! – Гектор, видимо, разозлился. – Тьфу тебе на голову! Точно рехнулась, как твоя мать... Пойду-ка я лучше к лошадям, у них точно ума больше! – он затянул на себе верёвку, заменяющую ремень, и вышел, громко хлопнув дверью.

Какое-то время Ника лежала без движения, пытаясь осмыслить происходящее.

Замок, Гектор, мерно, под утренним бризом, качающиеся тела на перекладине виселицы… Всё это могло быть дурным сном, если бы не вездесущая вонь, от которой хотелось блевать, несмотря на пустой желудок…

Подскочив в страшном подозрении, Ника сунула руку за пазуху тряпья и провела тыльной стороной ладони у себя под мышкой и по животу. Заранее щурясь, поднесла руку к носу. Запаха не было. Сначала. То есть мозг отказывался его принимать как запах. То, что через секунду донеслось до нее, напоминала удар молотом по голове.