Как не похожа была сияющая радостью невеста на прошлогоднюю страдалицу! Она была так хороша, что пресыщенный женской красотой красавец Беллегард, опустившись на одно колено, чтобы получить руку той, которую поведет к алтарю, воскликнул:

— Клянусь всеми ангелами рая, мадам, если вы скажете, что вы тоже ангел, я вам поверю! Никогда мои глаза не созерцали красоты более ослепительной, чем ваша!

— Наверное, это оттого, что я счастлива, господин главный конюший. Все дело в том, что я счастлива.

Слова о счастье сорвались с ее губ неожиданно для нее самой, и, произнеся их, она вдруг в полной мере ощутила, что на самом деле счастлива, вопреки всем письмам и угрозам. Она поверила, что никакие предостережения ей не страшны, что она надежно защищена стенами этого замка, дружбой его обитателей, любовью Тома, которая так ясно читалась в его взгляде и улыбке, когда он наблюдал, как она направляется к нему под торжественное пение органа и скрипок. И Лоренца от всего сердца поклялась своему мужу в любви и верности до самого смертного часа.

Ее любовь к Тома была новым для нее чувством и ничуть не походила на то, что она испытывала когда-то к Витторио. Юношеское увлечение пробудилось в ней под танцевальную мелодию бала и было похоже на радостное и доверчивое детское любопытство. Но трагические события развеяли его. Испытала она и плотское влечение к Антуану де Саррансу, когда взгляды их внезапно встретились. С ним она узнала бы все превратности страсти, исступления, обольщения... Но ярость и ожесточение, с которыми молодой де Сарранс требовал ее казни, избавили ее от наваждения. И теперь, избежав огромное количество опасностей и пережив столько горя, она свободно и радостно отдавала чистыми и незапятнанными свои душу и тело молодому супругу.

Когда Тома надел ей на палец массивное золотое кольцо и поцеловал с необычайной нежностью руку, что-то в ней сладко затрепетало. И она потянулась к нему, даря ему свои губы. Первым супружеским поцелуем они обменялись в часовне на глазах у всех, и окружающие смотрели на них ласково и растроганно.

Во дворе замка принарядившиеся крестьяне встретили молодых радостными возгласами и аплодисментами, а потом уселись праздновать за накрытые в риге столы, ожидая, когда молодые зайдут к ним, чтобы выпить за их здоровье.

Декабрьская ночь была тихой и ясной, небо вызвездило, как летом, и даже холод не слишком чувствовался из-за расставленных повсюду жаровен с пылающими углями. И все же заботливая рука набросила горностаевую накидку на плечи Лоренцы, когда она, опираясь на руку Тома, выходила из часовни. Обычай требовал, чтобы молодые держались за руки, но после поцелуя сияющий счастьем Тома нежно взял жену под руку и бережно поддерживал ее.

Казалось, счастье заполнило все уголки замка де Курси, его ощущали все гости, даже самые безучастные, для которых все свадьбы давно стали докучной светской обязанностью.

Под звуки скрипок приглашенные вступили в просторный зал, где в двух больших каминах весело горели толстые поленья, а запах дымка смешивался с аппетитными запахами кушаний. Стол радовал взор золотой посудой, массивными хрустальными бокалами, цветами и многосвечными канделябрами.

Все успели проголодаться и с большим удовольствием заняли свои места за столом.

— Господи боже мой! — воскликнула герцогиня Ангулемская[3]. — Вот это свадьба! Все вокруг так и дышит счастьем! Никакого сравнения с той, что была у нас в Шантийи несколько месяцев тому назад. Бедная наша Шарлотта, такая красавица, она, конечно, заслуживала лучшего.

— Что поделаешь, если у меня нет золотой посуды, — проворчал коннетабль, одарив невестку сердитым взглядом, чем вызвал у герцогини веселый смех.

— Золотая посуда у вас есть! Только вы не захотели ее доставать ради нищего Конде. И я вас прекрасно понимаю. Но главная беда не в этом, а в том, что у нашей дорогой девочки нет ни малейшей возможности стать счастливой.

— Нет сомнений, что с красавцем де Бассомпьером она была бы куда счастливее, — высказала свое мнение графиня де Роянкур. — Самое большое несчастье Шарлотты заключается в том, что король так безумно в нее влюбился. Кстати, что с их романом? Я знаю только, что в день Святого Губерта[4]Генрих, переодевшись в ловчего и закрыв один глаз повязкой, добрался до замка Мюре возле Суассона, надеясь, что он и одним глазом полюбуется своей ненаглядной.

— Дорогая графиня, ваши сведения сильно устарели, — объявил Беллегард. — Несколько дней тому назад, а точнее 27 числа прошлого месяца, принц Конде усадил супругу в карету, предложив ей совершить небольшую прогулку, и возле Ландреси неожиданно пересек с ней границу. Сейчас они в Голландии, где этот юный идиот попросил покровительства у эрцгерцога Альберта и его супруги инфанты Изабеллы Клары Евгении...

— Принц попросил убежища у врагов Франции? — оскорбился Тома. — Французский принц? Но это же предательство!

— Разумеется! В этом никто не сомневается, — процедил Монморанси. — У безумца достало сообразительности написать мне письмо с извинениями за то, что уехал, не попрощавшись. А что Его Величество, Беллегард?

— Король в гневе и в горе. Он тоже получил письмо. Конде заверяет его в своих верноподданнических чувствах, но пишет, что позволил себе уехать, желая сохранить свою честь и жизнь. Вы можете себе представить, какое впечатление произвело на короля это заявление? Он уже отправил войска к границе, намереваясь помочь немецким принцам... Если бы не Сюлли и не Вильеруа, которые неотступно молили короля образумиться, он бы уже осадил Брюссель. Нам грозит новая Троянская война, господа!

— А что поделывает новоиспеченная Елена?

— Она не уступает в безумстве влюбленному королю. Пишет ему душераздирающие письма, призывая на помощь и клянясь, что не будет принадлежать никому другому!

Последняя фраза напомнила Лоренце о другом письме. Благодаря успокаивающей близости Тома она о нем почти забыла. Муж почувствовал, как она напряглась, взял ее руку, крепко пожал и больше не выпускал. Тома улыбнулся Лоренце, и неприятное воспоминание съежилось и исчезло.

— Вы понимаете, — вновь заговорил Беллегард, — что напасть на Нидерланды — значит напасть на Испанию, императора и даже Папу, а для Франции, страны на три четверти католической, это немалое преступление. Папский нунций Убальдини и посол Венеции Антонио Фоскари всячески остерегают короля от неверного шага, но король настаивает на праве каждого на собственное мнение, что никому не кажется убедительным аргументом. Королева недалека от того, чтобы поверить, будто вышла замуж за антихриста. И вдобавок со всех сторон слышатся мрачные предсказания. Согласно им, король не увидит конца 1610 года, а год этот наступает через несколько дней.