Кларисса двинулась к выходу чуть ли не на цыпочках, но ее брат, когда она проходила мимо его скамьи, перекрестился и встал.

— Да! Я молился! — пробурчал он. — Вы имеете что-то против?

— Избави бог, Губерт! Я просто очень удивилась... То есть, я хочу сказать, что у вас нет привычки...

— Не стоит объяснять. Впрочем, я не молился, я благодарил!

Кларисса, потупившись и с трудом удержавшись от улыбки, заметила:

— В самом деле, разница велика. И за что же, скажите, пожалуйста?

— К вам это не имеет отношения.

— Ну, так я сама вам скажу: Тома вас порадовал неожиданным сюрпризом. Он красивый мальчик, хорошо сложен, любит жизнь, любит женщин, и все у него в порядке, но вы не подозревали, что он способен за одну-единственную ночь, кстати, не такую уж и длинную, превратить испуганную, отчаявшуюся девушку в лучащуюся счастьем женщину, которую мы с вами увидели утром. Вчера она выходила замуж из дружеского расположения и благодарности. Может быть, еще из вполне естественного желания обрести защиту и покровительство, но сегодня она влюблена в него так же страстно, как и он в нее. Наши молодые супруги стали еще обожающими друг друга любовниками. Я угадала?

— Угадали. Нужно признать, что Тома оказался великим искусником, и я дорого бы дал, чтобы узнать, как он взялся за это нелегкое дело.

— В вашем возрасте да интересоваться подобными вещами... Но если у вас есть сомнения относительно вашей невестки из-за ее бурного прошлого, то могу вас успокоить: Тома в ее жизни первый, это несомненно.

Барон с облегчением вздохнул.

— Признаюсь, вы сняли с моей души камень. Мне было бы горько узнать, что старый де Сарранс все-таки добился своего. Несмотря на свой небольшой рост, он был силен как черт. Да и в позавчерашнем таинственном послании тон предполагал права обладания Лоренцой.

— Нет, к счастью, ничего подобного не было и в помине. Я думаю, что, если что-то подобное случилось бы, Лоренца вновь искала бы смерти, которая отринула ее в первый раз, позволив Тома ее спасти. Я в этом уверена.

— Так пойдем же к ней. День, я думаю, покажется бедняжке бесконечным... Впрочем, так же, как и нам.

День и вправду тянулся и тянулся. Слуги занимались уборкой, приводя в порядок покои замка после вчерашнего пышного празднества. Барон спрятался от хозяйственной суеты в любимую оранжерею, графиня де Роянкур отправилась в Шантийи поболтать немного с Дианой Ангулемской, а Лоренца решила пойти помолиться в часовню и поблагодарить Господа за ниспосланное ей счастье, на которое она даже и надеяться не смела...

Отдав вчера свою руку Тома, она была уверена лишь в одном: что не нарушит слова, которое дала ему без колебаний. Она решила, что будет принадлежать только ему, потому что он был ей приятен и, несомненно, достоин ее любви. И все-таки Лоренца ждала его появления в спальне со смутным беспокойством. В конце концов, все мужчины сделаны из одного теста, и проявления их любви должны быть у всех одинаковыми. Чтобы не огорчать мужа, ей придется набраться терпения и со всем смириться. Но потом...

Потом произошло чудо — его сильные руки оказались такими нежными, когда он прикасался к ней, лаская... А губы? От их прикосновений у нее по телу пробегала сладостная дрожь. Она словно бы таяла в его руках, сердце глухо билось, и ей хотелось только этих ласк, этих прикосновений... Ей хотелось открыться, отдаться тому, что должно было свершиться и стало таким желанным... В руках Тома ее тело стало волшебным инструментом, он извлекал из него изумительные и до того волнующие ощущения, что она вдруг услышала свой собственный лепет:

— Приди же, приди...

— Не будем торопиться, — прошептал он ей, — ты такая юная... ты совсем неопытная... я боюсь сделать тебе больно...

— И пусть... я хочу... хочу стать твоей!

Пройдет сто лет, но она не забудет того мгновения, когда одним движением бедер он вошел в нее. Боль растворилась в нежданном восторге от того, что, слившись, они стали одним существом. Еще трижды он брал ее, а потом они уснули, прижавшись друг к другу так тесно, что, проснувшись, снова любили друг друга... Утром Тома не стал будить Лоренцу, а сам встал и старательно облился ледяной водой. Он хотел быть готовым в любую минуту присоединиться к Беллегарду.

Лоренца вдруг застыдилась, что, стоя перед алтарем, воскрешает любовные восторги их страстной ночи, но, когда священник, вчера обвенчавший их, подошел к ней и спросил, не хочет ли она исповедаться, она повела себя не слишком благовоспитанно, рассмеявшись в ответ на его вопрос.

— Исповедоваться? В чем? В том, что мы с Тома жарко любили друг друга? Но вы сами благословили наш брак, желая, чтобы мы упали друг другу в объятия...

— Я благословил вас зачинать детей, чувствуя над собой взор Господа. Супругам не должно впадать в излишества, именуемые сладострастием. Сладострастие — большой грех!

Она подняла на него темные глаза, ставшие в этот миг огромными.

— Хотела бы я знать, где начинается грех... Священник нахмурился и недовольно поджал губы, превратившиеся в узкую брезгливую полоску.

— Вчера я изменил своему долгу пастыря, не обязав вас соблюдать ночи Товия, которыми должен начинаться каждый христианский брак.

— А что такое ночи Товия?

— Супружеская пара, желающая быть угодной Господу, проводит первые три ночи после венчания в молитвах. И только в молитвах! — властно произнес он и назидательно поднял вверх указательный палец. — Только после молитв супруги уступают голосу плоти, но до известного предела.

— Какого же? — прошептала Лоренца, приходя все в большее недоумение.

— Получив семя, супруга должна отстраниться от мужа и отдыхать. И оба они должны непрестанно молиться, чтобы Господь благословил их соитие, позволив зачать плод.

— Но невозможно же сразу узнать о зачатии!

— Возможно соитие и на следующую ночь, и в последующие ночи тоже, до тех пор, пока не свершится зачатие. Но каждую ночь соитие должно быть единственным. Мне кажется, вам обязательно нужно исповедаться. Сколько раз?..

Масленый взгляд священника, язык, беспрестанно облизывающий тонкие губы, вызвали в Лоренце отвращение, и она холодно ответила:

— Сказав, что мы жарко любили друг друга, я сказала вам все. Вам придется удовольствоваться этим признанием.

И она поспешила преклонить колени перед алтарем и перекреститься, а потом непринужденно направилась к выходу.

Душа Лоренцы кипела от негодования. Служитель Господа показался ей бесстыдным ханжой. Интересно, благодаря каким ухищрениям сумел он проникнуть в замок де Курси и стать хранителем душ его обитателей? Ни на одну секунду Лоренца не могла себе представить, что графиня де Роянкур открывает такому священнику душу. А уж барон Губерт и подавно!..

Графиня Кларисса еще не вернулась из Шантийи, так что Лоренца отправилась в оранжерею изливать свое негодование барону, который любовно опрыскивал водой кожистые темно-зеленые листья апельсиновых деревьев.