сильно серчать, но сам понимаешь, уговор есть уговор. Одна просьба. В строго отведённый срок.

Он наклонился над столом и растянул волчий оскал довольно паскудной на вид улыбки:

— Тем более, что скоро все эти тайны станут никому не интересны. И он не будет больше единственным княжьим ближником, повесившим на шею ваш крест.

Никодим улыбнулся почти что приветливо. Развел руками и хлопнул ими себя по коленям. Кот под соседней лавкой, задравший кверху заднюю лапу и увлеченно лизавший зад, на миг прервал своё занятие, исподлобья взглянул на источник резкого звука, широко разинул пасть, облизнул усы и вернулся к прерванным банным мероприятиям.

— Нож можешь убрать. Ты его для куражу в стол постоянно втыкаешь? Хозяину своему можешь передать — я успел найти то, чем можно его озадачить.

— Видать, взаправду нашел, — оскалил Сыч в широкой улыбке крупные как у коня зубы. — Эк ты заговорил не по-вашенски, не по-поповски. Ну чё, выкладывай.

Никодим и правда выложил. Выудил откуда-то из запазухи блекло сверкнувшую на солнце вещицу и положил её на стол. Даже Яков знал, что этот такое. Военный медальон. С рядами каких-то цифр. Он неверящя посмотрел на куратора. Человека, который, чтобы не проколоться в этом мире, даже настоящее своё имя не раскрывал. Напарнику между прочим. И это никак не вязалось с тем, как спокойно бухнул он на стол явно не средневековый артефакт.

Никодим в сторону юного коллеги даже бровью не повёл. Упёр мутный взор в лысого. И кажется, увидел в его глазах нужную реакцию.

— Знакомая вещица, да?

— Где взял?

— Недооцениваешь длину рук церкви.

Сказано это было с такой важностью, будто Никодим в самом деле имел к церкви хоть какое-то отношение.

Сыч растянул губы в недоброй улыбке.

— И что ж ты хочешь вызнать?

— То, чего пока не знаю. А знаю я пока лишь одно: если эта побрякушка на цепочке лежит сейчас меж нами на столе, а не висит на шее её обладателя, объяснение сему может быть только одно — его нет в живых. И мне нужно узнать, что с ним случилось. Где, как и почему.

— Предлагаешь сунуть нос в тайные княжьи дела?

— Ты ж сам хвалился, что он — княжий ближник. Может, для него они не такие уж и тайные. А если нет… Что ж. Это — то единственное, что может пойти в счёт покрытия его долга.

Сыч недобро поднялся, нависнув над столом, прорычал что-то по поводу вражин в бабьих платьях, зыркнул в глаза Никодиму, бросил недобрый взгляд на медальон, потом на скукожившегося Яшку, рванул к выходу, едва не перевернув лавку вместе с книгочеем и громко хлопнул дверью. Никодим проводил его хмурым взглядом и только после этого обратил внимание на «монашка».

— Что? — недоумённо уставился в ответ Яшка. — Не думаю, что в этом разговоре что-то могло ускользнуть от Вашего, святой отец, внимания. То есть Вы снова прогнали меня через этот посёлок недогородского типа безо всякой надобности.

— Не ной. Как это — без надобности? Вот, позавтракай. Угощаю.

Он допил свой утренний апперитив, сгрёб со стола медальон, бросил вместо него местную монету с такой чеканкой, будто заготовку для неё лепили в детском садике.

— Чей это опознавательный номер? Ведь такие медальоны не просто так штампуют.

— Правда хочешь знать? Я-то расскажу. Но после этого вынужден буду от тебя избавиться. Уговор? Нет? Вот давай-ка ты не будешь задавать лишних вопросов. Займись лучше каким-нибудь полезным делом.

— Будто кто-то оставляет мне на это время, — проворчал Яков. Впрочем, отказываться от трапезы он не стал.

Кот с мяуканьем бывалого попрошайки потерся под столом о его ногу.

2. Лихие люди

С косогора всегда открывался дивный вид на низину. Раннее утро наполнило воздух чистой и прозрачной свежестью. Легкий ветерок ласково касался кожи мягкой прохладой, еле заметно задевал невесомыми прикосновениями кончики душистой луговой травы, мягко перебирал совсем еще молоденькие, полупрозрачные листки березок в ближайшей рощице, а по правую руку шебуршал в зарослях камышей, обступивших неугомонную Мегру. Солнце только-только показало сверкающий краешек из-за окоема, и его первые золотистые лучи блестящими бисеринками рассыпались по гребешкам речных волн. Высоко в небе завела переливчатую песню о наступающем дне какая-то птаха. Зашумели деревья в недалекой рощице. Закачались макушки далекого леса. Именно в его темную стену и упираласьдорога, делая изрядную петлю влево. Вела она из веси, что едва насчитывала три десятка дворов. И звалась Овнищем.

Пробегал торный путь мимо хуторка. Люди, населявшие его, занимались прибыльным, хоть и сложным делом — волоком. Следовавшие в Белоозеро купеческие караваны пользовались их услугами, перетаскивая ладьи из Мегры в Иводу.

И Кутька твёрдо решил — возвращаться сюда он не станет.

Ему всегда нравилось сидеть на этом пригорке и смотреть на бегущие вдаль волны клонившейся под чистым дыханием ветра травы. Высокой и изумрудно-сочной.

В том числе и на вкус.

Он выплюнул набившуюся в рот зелень и снова бешено дёрнулся, отчаянно пытаясь стряхнуть с себя навалившегося сверху поганца. Тот тоже пыхтел и упирался, явно довольный тем, что пропахал кутькиной рожей борозду в земле и даже заставил при этом нажраться травы.

— Ну-ка, цыть! — треснул недовольный голос, и хватка Ивы на кутькином загривке мгновенно ослабла, а спустя ещё мгновение он почувствовал свободу — сводного брата отшвырнуло в сторону.

Вернее, как — отшвырнуло? Отшвырнул.

Хром — высокий, статный, жилистый — был сильнее всякого, кого знал Кутька. Причём — очень намного. Несмотря на то, что рука у него была одна. Сказывали, в старые времена ходил в княжьей дружине, потерял шуйцу в одной из стычек. Мог, конечно, и после этого остаться в стольном граде: опыта хватало на многие дела. Да вот решил от воинских справ отойти, да притом ещё и как можно дальше. Почему выбрал именно глухой угол за Мегрой, никому не говорил. Дом ему справили быстро. Попробуй не помоги бывшему княжьему человеку, у которого и грамота имелась на собственную землицу. За что поначалу пришлого калеку жаловали не особо. Но мужиком он оказался нормальным, нос кверху не задирал, чем мог помогал всякому, а по праздникам не раз унимал особо буйных во хмелю земляков. Рука у него была хоть и одна, зато крепкая, как сухое угловатое полено, и орудовал он ею со знанием дела. Имелась, правда, у бывшего воина одна странность — жениться вроде как вовсе не собирался. Но всё равно через год после его появления порешили выбрать Хрома