Добрую половину времени она тратила на сопровождение своей покровительницы в многочисленных командировках, а остаток уходил на занятия с домашними учителями — коих, впрочем, Консул выбирала, не щадя средств.

Теперь же её влиянию предстояло вступить в непростое сражение со знаменитой гесорийской бюрократией.

Формально всем давно уже было понятно, что слова Консула Хельги — сами по себе закон.

На деле воплотить в реальность хоть одно решение было предельно трудно, потому как большинство из них требовали троекратного утверждения в Сенате, последующего рассмотрения нижней палатой и закрепления печатями пяти великих родов.

Разумеется, речь не могла идти о том, чтобы проводить через Сенат вопрос о переводе в лётную академию одной отдельно взятой ученицы. Но оформить документально все предыдущие годы домашних занятий пришлось, и кое-что ещё предстояло досдавать.

Исгерд не сомневалась, что управляет малым звездолётом не хуже, а то и на порядок лучше, чем любой из учеников — однако именно лётное мастерство потребовали досдавать. Кроме того предстояла пара экзаменов по теоретической части: по древнему языку, который Исгерд всегда терпеть не могла, и по региональной истории Тардоса, которая по понятным причинам была ей ни к чему.

Результат посещения ректората Исгерд не расстроил и не удивил. Радоваться нужно было уже тому, что не придётся отправлять документы опять в столицу и что-либо по новой заверять.

Выбравшись наружу из этого холодного и негостеприимного здания, она завернула за угол и с облегчением вздохнула.

Однако уже в следующую секунду была вынуждена подтянуться опять.

— Леди Ларссон! — послышался насмешливый голос из-за спины.

Исгерд старательно натянула ледяную маску на лицо, небрежно уцепилась пальцем левой руки за ремень и только затем повернулась на звук.

— Виконт фон Крауз! Это вы?! — вежливая улыбка скользнула по её губам. — Как ваша нога?

— Честно говоря, всё ещё болит.

Фон Крауз приближался к ней, картинно прихрамывая, хотя в остальном имел такой цветущий вид, что Исгерд сильно сомневалась в правдивости его слов. По правую руку от него держался ещё один курсант с серебряным галуном на груди. Исгерд пока не слишком хорошо разбиралась в местной символике, но этот знак опознала: «Командорский факультет».

По большей части в Академию на Тардосе поступали не для того, чтобы затем отправиться служить во флот. Многие старые аристократы наподобие герцога фон Крауза были уверены, что строевая подготовка поможет их избалованным детям стать настоящими людьми. Другие молодые дворяне, напротив, сами стремились сюда — их влекла романтика древних войн. Ну, и возможность поводить скоростной звездолёт.

Первые, как правило, попадали в пехоту, за три года получали офицерское звание и затем отправлялись служить в Гвардию ещё на несколько лет. Этого контингента Исгерд насмотрелась в столице.

Вторые носили на отворотах агатовую звезду и изо всех сил старались попасть на факультет, где готовили пилотов малых кораблей — впрочем, в итоге, опять же как правило, тоже меняли звезду на золотые эполеты гвардейского корпуса. Такая звезда как раз красовалась у Ролана на груди.

Командорский факультет представлял собой на порядок более серьёзный выбор, потому что особой романтики в службе на больших кораблях нет. Такой крейсер или фрегат, в сущности — большая консервная банка, с мостика которой космос можно увидеть только через камеры внешнего наблюдения, а в каюте и вовсе окно заменяет гала-репродуктор, показывающий всё что угодно, кроме того, что на самом деле есть за стеной. Что именно двигает теми, кто выбирает этот путь, Исгерд не понимала. Если бы ей позволили выбирать, она сама выбрала бы малые корабли. Ей нравилось чувствовать мощный поток космического ветра под крылом, наблюдать, как прямо на неё несётся бесконечный простор космоса. Впрочем, выбор, в любом случае, был давно уже сделан за неё.

— Помните прошлый наш разговор? — спросил тем временем Ролан, тоже заметивший пристальный взгляд Исгерд, направленный на серебряный галун, но только больше разозлившийся из-за него.

— Смутно, — призналась Исгерд, которой всю последнюю неделю было не до того. Волфганг так старательно выполнял долг гостеприимства, что ей едва хватало времени подумать о себе.

— Вы просили меня забыть сложившийся между нами неловкий инцидент. Ну, и мы с вами пришли к выводу, что вы мне должны.

— Что?!

Исгерд вспомнила. До мелочей.

— Имейте совесть, Крауз, вы сами врезались в мой звездолёт! Я его до сих пор не починила, а мне нужно как можно скорее начать летать!

— Правда? Вы думаете, мой корвет в лучшем виде? У вас, по крайней мере, целы руки, ноги и голова!

— Если вы пришли меня обвинять, то нам не о чем говорить.

— Я пришёл вернуть долг.

— Какой ещё, Ветры вас раздери, долг?

— Я из-за вас почти неделю потерял. Так что вы мне её должны.

Исгерд стояла. Она молчала и тяжело дышала, то и дело сжимая и разжимая кулаки.

— Вы не втянете меня в свои игры, — твёрдо сказала она, — Волфганг предупреждал меня относительно вас. И я начинаю его понимать.

— Во-олфганг… — протянул Ролан, становясь с каждой секундой всё злей, — а может, вы заранее были с ним в сговоре? Я ведь слышал, как вы выкрикнули его имя, перед тем как потерял сознание. Может, вы вдвоём пытались меня убить?

Исгерд открыла рот и снова закрыла. Очень хотелось Крауза послать. Так далеко, как только тот мог бы улететь.

— Что вам от меня надо? — процедила она.

— Время, я же уже сказал. Верните мне потраченные семь дней.

Исгерд не успела подобрать достойный ответ, потому что во внутреннем кармане кителя запульсировал ком.

Исгерд поднесла палец к мочке уха и активировала чип.

— Да, — сказала она несколько резче, чем хотела.

— Исгерд?

— Да, ты же мне звонишь, — услышав голос Консула, она успокоилась, но лишь чуть-чуть.

— Нужно поговорить.

Исгерд бросила напряжённый взгляд на Ролана, который продолжал чего-то от неё ждать.

— Закончим как-нибудь потом! — бросила она и поспешила прочь.

Ролан скрестил руки на груди и привалился к стене плечом.

— Не слишком ты её? — поинтересовался Брант.

— Не надо было про Волфганга говорить.

— Видел, как они разговаривали? — уточнил Волфганг Рейнхардт, наблюдая, как Юки Симидзу неторопливо разливает по маленьким фарфоровым чашечкам, каждую из которых украшал голубой цветок, горячий чай.

Юки умела управляться с этим напитком куда лучше его. Но, кроме того, Юки знала, что зависит от Рейнхардта, и потому во многом предпочитала уступать.