Разозлился я так, что прямо зубами заскрипел, а потом взял это худосочное к себе притянул и поцеловал. Плоская она, что доска мамкина для стирки белья, и ребра как на той же самой доске — выступы. Ни груди, ни задницы…

Но целуется хорошо, жарко… Мне от ее поцелуев сразу жарко. Только едва я во вкус вошел, как она мне тощей своей коленкой между ног…

Чтоб ее… лешаки утащили! Дуру невменяемую!

— Больно же!

— А кто тебе позволил?! — И глазами от злости на меня сверкает так, что прямо искры летят.

Нет, понятно, что это я увлекся. Орчанку тоже если без ее согласия поцеловать попробуешь, можно потом на всю жизнь без важных органов остаться. Там простым ударом коленки в пах не отделаешься. Да и не в этом дело… Девку силой брать — позор на весь клан. Но тут прям за живое зацепила ж!..

— А кто мне отвечал?! — поддел я ее и тут же вспомнил: — А кто меня за клыки пару-тройку дней назад лапал?! А кто ко мне целоваться сам лез?!

— А кто мне отвечал?! — повторила девчонка мой вопрос и руки в бока уперла, а у самой в глазах уже не злые колючки, а смешинки светятся. — Ты такой забавный, когда злишься, и совсем не страшный.

— Да с чего я страшный должен быть, если ты под зельем! Или все, отработало уже? — уточнил я с подозрением. — Бабка ж дозу на целую орку рассчитывала…

— А на меня больше надо, — ухмыльнулась эта поганка и потом вздохнула. — Не нравлюсь я твоей бабушке. И домик у них тесный…

— Я нам с тобой шатер построил, — засмеялся я, подхватив вновь поблекшее тощее чучелко на руки.

Конечно, мать с бабкой ее отмыли, приодели, даже бусики какие-то выдали, чтобы не позорилась совсем. И волосы у нее когда чистые, то красивые и пышные. И лезут в лицо, в нос, глаза… как облако…

— А я от него откажусь, — щекотно выдохнула она мне прямо в грудь, обняв за шею, как в прошлый раз, крепко-крепко.

Я на бегу говорить не очень люблю, поэтому промолчал. А девчонка продолжила, обиженно так:

— И к бабушке твоей я тоже не вернусь, она меня нахлебницей обозвала.

— Никто меня не любит, никто не понимает, пойду я на болото, наемся жабонят, — пропыхтел я, не сдержавшись.

— Я не привыкла к такому обращению!.. — Девчонка даже лицо от моей груди оторвала, чтобы в глаза посмотреть, ну и я на нее краем взгляда зыркнул, потому как вперед глядеть нужно, на дорогу, а не на пигалицу ручную.

Начала-то она говорить с возмущением, зло так и с гордостью какой-то, а закончила с тяжким вздохом, едва слышно и опять в меня уткнувшись:

— И привыкать не собираюсь. Домой вернусь… Ты же меня проводишь?..

Я чуть на бегу не споткнулся, еще б миг — и кувыркнулись бы мы вместе, я и поганка эта наглая. Но сам ведь ляпнул, когда бабку помочь просил. Сам… Все сам!..

— Провожу, — процедил сквозь зубы, прикидывая, о чем вот я думал?! О сутках-двух пути туда и обратно. Но вот после упоминания о детях гор и неба есть у меня подозрения, что идти придется дольше. Ближайшие горы у нас о-го-го где, седьмицей не отделаешься, шагать и шагать. Но ведь сам предложил.

Мы до деревни еще добежать не успели, как с деревьев малышня посыпалась и с визгом понеслась народ предупреждать. На улице — толпа, словно все сразу из домов повылезали. Событие же, старший сын вождя первую жену в шатер принес. Орчанки молодые вдоль дороги выстроились, и каждая так и норовила разглядеть, что за диво я притащил.

А чучелко мне носом в грудь уткнулось, волосами завесилось, дышит щекотно, руки не расцепляет… так ее до своего наскоро сделанного дома и донес. На землю осторожно поставил.

Девчонка постояла какое-то время, словно готовясь в холодное озеро прыгнуть, затем головой тряхнула, волосы с лица убрала, оглядела всех и объявила:

— Сын вашего племени нашел меня без сознания, отнес к своей родственнице-знахарке, чтобы та меня выходила. В благодарность за спасение я его поцеловала, но больше ничего не было. — Народ принялся перешептываться, пока тихо. — Выходить замуж из чувства долга я не хочу, и никакой любви между нами нет. Поэтому я… — тут поганка притихла и вопросительно на меня посмотрела.

Вот я дубина! Надо ж было ей правильные слова отказа заранее сказать! Пришлось наклониться и на ухо ей шептать, фыркая как можно незаметнее, потому что ее пушистые волосы лезли мне и в рот, и в нос… Мягкие они у нее, нежные, но настырные, прямо как сама немощь эта бледнолицая!

— Поэтому я отказываюсь войти в его шатер первой женой, но принимаю его приглашение погостить в его доме.

Ка-арис:

Уже заканчивая фразу, я поняла, что слово «погостить» среди этих клыкастых зеленых монстров имеет какое-то двусмысленное значение, не только то, к которому я привыкла.

Они зашумели, принялись переговариваться. Те, что более крупные и бритые почти налысо, но с толстыми пучками волос на макушке, — одобрительно кивали, а те, что чуть помельче и с обычными хвостами, как у моего страшилища, поглядывали на него кто с легкой ревностью, кто с сочувствием.

Ледяные грани, какое мое чудище маленькое среди этих монстров! Даже женщины его выше… А еще, если сравнивать уровни страшности, то мой — симпатичнее. Волосы у него привычного цвета — черные, а не темно-зеленые, я у людей такие видела. Кожа, правда, оливковая, почти как у окружающих нас клыкастых чудовищ, но чуть-чуть другого оттенка. Зато уши почти обычного размера, а кончики хоть и заостренные, но не вызывают никаких ассоциаций… с зайцами… или ослами.

Но клыки… клыки!.. Хорошо, что намного меньше, чем у остальных. У мужчин местных вообще словно бивни, только перевернутые. Ужас!..

Тут все кругом — ужас. Тролли внутри деревьев «норятся», причем часть дома вглубь, под землю, к корням уходит, а часть — наоборот, как шалаш из прутьев переплетенных, на земле. А у этих огромных страшилищ — натянутые на палочный каркас шкуры, они это сооружение шатром называют. Ненадежно же! Дикари… Давно бы уже научились дома строить, как люди. Красивые деревянные дома…

Как только гомон вокруг стал усиливаться, я решительно толкнула чудище в шатер, так что он чуть на спину не упал. Сама следом вошла, тряпкой какой-то проход занавесила и в упор уставилась на зеленое страхолюдство:

— Я же сказала, что мне обвинений в том, чего я не делала, не надо?! Сказала, что ты не мой подданный, а чужак и неизвестно, как связь с тобой на мне отразится?! Сказала, что ты страшилище клыкастое?!..

— Да ты тоже не красота писаная! Я ж просто… намеком!.. Чтоб тебя лешие утащили! А то бредятина же какая-то выходит. Одно дело, если бы ты сказала, что это я тебя не захотел, спас и ушел. А ты же все так подала, словно я на большее рассчитывал, а ты меня в благодарность лишь поцеловала и большего не дала. А теперь все решат, что все же дала… но сейчас! А раньше просто тебе нельзя было — знахарка же выхаживала…