Связь охраны с заключенными была строго запрещена, но случалась, и смотрели на это сквозь пальцы. Слух о рожденном от Начальника ребенке дошел до Высшего Руководства, и его решили примерно наказать. На суде Начальник не отрицал факта соития и клялся, что все случилось помимо его воли: заключенную Сучку, выписанную из медчасти после родов, он вызвал к себе в кабинет, чтоб выяснить, кто из Охранников посмел нарушить Устав и обрюхатил заключенную. Но вместо ответа Сучка обнажила грудь, прыснула ему в лицо грудным молоком, и он, помимо воли, уступил ее желанию.

Начальника разжаловали, лишили боевых наград и отправили отбывать срок в спецлагерь для осужденных сотрудников Ведомства, а Сучке добавили срок, что совершенно не тревожило ее. К этому времени «малявы» разнесли слух о ее необычайных свойствах, и что срок она отбывает по обвинению в Непорочном зачатии, по всем женским тюрьмам и лагерям. Непонятным образом «малявы» перелетели океан, где в тюрьме одной из экзотических стран зародился ее культ: узнав о невероятном количестве рожденных Сучкой детей, заключенные женщины решили, что она является прямым потомком Праматери рода человеческого.

Лик ее, совершенно не похожий на настоящий, с нимбом над головой, в окружении множества детей с разным цветом кожи и разрезом глаз, нарисовала бессрочная каторжанка – художница-детоубийца, и назвала икону «Святая Роженица». Молва объявила икону чудотворной. Списки с лика, распространившиеся по разным странам, стали надеждой для бездетных женщин, бесплодных мужчины и девушек на выданье, а счастливые невесты несли к иконе Святой Роженицы дары с одной молитвенной просьбой: поделиться с ними детородной силой.

Не ведая всего этого, Сучка продолжала отбывать в колонии назначенное наказание, что не мешало ей рожать детей и сажать в «зоне» деревья. Неведомым образом деревья перелезали через колючую проволоку ограждения и росли там так быстро, что к тому времени, как Сучку по амнистии освободили, вокруг «зоны» вырос густой лес, скрывший от людских глаз кусок земли, обезображенный страданием и злобой.

Возвращение сучки в родной Барак стало стихийным праздником. Каким-то образом в город попала копия иконы «Святой Роженицы», написанная заключенной-детоубийцей, и люди узнали, что в далекой заокеанской стране Грязную Сучку причислили к лику святых. Икону «Святой Роженицы» и ходившие по рукам ее фотокопии, которые в вагонах поездов тайно продавали глухонемые торговцы порнографических открыток, изображавших «кокоток» начала прошлого века в кружевных панталончиках чуть выше колен, церковные и светские власти безрезультатно пытались изъять. Угрожая новым сроком, они требовали, чтоб Грязная Сучка объяснила людям, что никакой святости в ней нет, а бесчисленное количество детей – результат распутства. На угрозы власти Сучка не обратила никакого внимания – она ждала очередного ребенка, зачатого еще в лагере, что в глазах горожан придало будущему младенцу ореол мученичества, и в день его рождения вокруг Барака собралась огромная толпа с требованием показать младенца-мученика. Показывать ребенка Сучка отказалась. Ребенок родился в полнолуние, и это отобрало у него много сил. Людям она объяснила, что ребенок хоть и был зачат за колючей проволокой, на процесс это никак не повлияло, и он ничем не отличается от других ее детей. Пока она говорила с людьми, кто-то из соседей по Бараку, присутствовавших при родах, улучив момент, вынес из комнаты роженицы простыню, мокрую от отошедших вод и крови, разрезал ее на множество мелких кусочков и стал продавать как амулет, гарантирующий скорое зачатие даже безнадежно бесплодным женщинам.

Суета вокруг Сучки не могла не раздражать Власти. Не случись либеральных перемен, от которых у многих людей помутился разум, найти причину и снова упечь ее за решетку не составило бы труда, но удобные для этого законы отменили, новых придумать не успели, и для решения сложных вопросов вспомнили незаконные, но хорошо проверенные во все времен методы. За приличные деньги соседка Сучки согласилась подложить ей в сумочку пакетик чистейшего кокаина, который в момент обыска непонятным образом превратился в сахарную пудру. Соседку обвинили в подлоге, и через пару дней ее нашли в посаженной Сучкой липовой аллее с ножом в сердце. Другой раз Сучку «заказали» опытному «исполнителю», который умудрился с пяти шагов выпустить пять пуль мимо цели. Он попытался исправить ошибку контрольным выстрелом в висок Сучки, но пуля застряла в стволе. Стрелок пытался бежать, но улыбка Сучки лишила его сил: он был схвачен разъяренными горожанами и передан в руки полицейским, которые застрелили его при попытке к бегству. В городе прошел митинг протеста против насилия, возглавленный лидерами ультра либеральной оппозиции, объявивших о создании нового движения «Святость и Справедливость». На этом же митинге, не спрашивая согласия Грязной Сучки, ее единогласно избрали почетным председателем движения, от чего она сразу отказалась, сославшись на свое перманентно декретное состояние. В свою очередь Власти, не желая уступать всенародно любимую Сучку радикалам «Ультра СС», как их злонамеренно окрестили, по совокупности рожденных детей присвоили Сучке звание «Трижды матери героини».

Такое внимание людей не радовало Сучку. Она старалась жить обычной жизнью многодетной матери: рожала новых детей, кормила, обшивала, обстирывала, учила их языку растений и как с ними разговаривать, чтоб они лучше росли. У нее была удивительная способность – любое зернышко, саженец или луковки цветов, посаженные ее руками, быстро прорастали и никогда не погибали от морозов или засухи. Они шли в рост быстрее, чем это было заложено природой, а семена их, падая в землю, давали крепкие всходы, не требуя никакого ухода. В этом посаженные рукой Сучки растения были схожи с ее детьми. Едва став на ноги, они проявляли удивительную самостоятельность: старшие дети опекали младших, что помогло Сучке вырастить своих многочисленных детей без посторонней помощи. По достижении шестнадцати лет все дети, с благословления матери, а иногда и без него, уходили искать себя в большом мире.

К ежегодному появлению на свет новых детей Сучки люди давно привыкли, и когда случился перерыв в несколько месяцев, город воспринял это как дурной знак. Поползли слухи об участившихся случаях выкидышей; женщины, страдавшие от частых «залетов», вдруг перестали «залетать»; искусственное оплодотворение не давало желаемого результата; суррогатные матери ни за какие деньги не соглашались вынашивать чужих детей, и впервые за сто лет засуха уничтожила весь урожай зерновых. Конечно, все это было случайным совпадением, никак не связанным с Сучкой и паузой деторождения, но Совет молодых матерей отнесся к этим знакам серьезно и, заподозрив ее в манкировании своими обязанностями, предложил принудить Сучку к ежедневному соитию и поставить этот процесс под контроль – вплоть до следующей беременности.

Суета слухов, роившихся вокруг Сучки, никак не тревожила ее. Она точно знала, что родит еще двадцать девять положенных ей детей, и несколько месяцев перерыва её не беспокоили. Дети были в ней, и вечерами, сидя на скамейке в липовой аллее, она перебирала их как бусины четок, вглядывалась в их будущие лица, выбирала им имена и запахи, не пыталась узнать их будущее, чтоб случайным пожеланием не нарушить его. Истиной причиной переполоха, связанного с задержкой рождения следующего ребенка, был рыжий котенок, прятавшийся от неожиданно налетевшей грозы в парковой беседке, где Сучка уже третий день ожидала встречи с отцом своего следующего ребенка. Как и многих других, она никогда не видела его и не была с ним знакома, но точно знала, что флюиды, исходившие из ее созревшего для зачатия тела, найдут и приведут в беседку ЕЕ мужчину. Он был совсем недалеко от беседки, когда котенок, тихо мяукнув, стал тереться об ногу Сучки. Она взяла котенка на руки, погладила мягкую шерстку, ощутила его тепло, биение крошечного сердца внутри беззащитного тельца, и ее охватило такое чувство нежности, какого она не испытывала никогда, – особая нежность, какую многие люди испытывают к животным, находя в них утешение от семейных неурядиц, собственных комплексов и несовершенства мира. От чувств, нахлынувших на Сучку, поток исходивших из нее флюидов иссяк. Она забыла про мужчину, забыла, что следующий ребенка ждет своего рождения – она его обязательно родит, но позже. Сейчас ей нужен был этот котенок, и она не пыталась понять – почему: просто спрятала теплый комочек на груди и понесла его домой. Котенок оказался благородных кровей – заметно светлая, кофе с молоком шерстка тела, коричневая мордочка, коричневые лапы и кончик надломанного хвоста говорили о его Сиамском происхождении. Дети сразу полюбили его, назвали Симом и считали своим младшим братиком, поскольку часто видели, как Сучка кормит его грудным молоком: в первую же ночь он забрался в постель к Сучке, нашел дорогу к пахнущим молоком соскам, и она не стала его отгонять. Впоследствии выяснилось, что «братик» – вовсе не «братик», а весьма плодовитая «сестрица». Ее переименовали в Симу, и она дважды в год стала приносить Сиамских котят от породистого Сиамского кота, которого никто никогда в этом городе не видел. В этом Сима была похожа на Сучку, родившую большинство детей от «невидимых миру» мужчин. Всех рожденных котят Сима сама пристраивала в «хорошие руки» и, как того требует традиция, «за деньги». Делала она это просто: ухватив котенка за холку, Сима выносила его на улицу и не выпускала из зубов, пока покупатель не клал перед ней деньгу, которую она оставляла на тротуаре. Одного котенка из каждого окота Сима оставляла себе до следующего окота, после чего отпускала его самостоятельно искать счастья в большом мире.