— Но она у тебя уже есть.

— Ну, тогда я не возражал бы против маленькой киски.

Этой ночью, после посещения моей самой любимой на земле киски, я видел во сне перья, кости и Джонни Петанглса.

Следующий день выдался таким погожим, что я решил оставить машину, а на работу проехаться на мотоцикле. Город наслаждался последними летними деньками. Стояло мое любимое время года. Все особенности лета, все, что ему присуще, обостряется до предела, становится глубже, насыщеннее, потому что знаешь — скоро ему конец. Мать Магды любила повторять, что цветы пахнут лучше всего, когда начинают увядать. Конские каштаны уже начали сбрасывать на землю свои колючие желто-зеленые плоды. Они с легким стуком ударялись о тротуары и кузова автомобилей. Ветерок приносил густой запах созревших плодов и пыли. По утрам трава дольше, чем прежде, не просыхала от росы, потому что по утрам было прохладно.

Мотоцикл у меня был большой — «дукати монстр»; один только рев двигателя («Я вас всех в гробу видал!») в 900 кубиков чего стоит. Ничего нет на свете приятнее, чем медленно ехать на нем по Крейнс-Вью, штат Нью-Йорк, в такое вот утро. День еще толком не начался, на его витрине еще не повернута табличка «Открыто». На улицах в эту пору только самые несгибаемые. Улыбающаяся женщина подметает парадное крыльцо своего дома красной шваброй. Молодой веймаранер, бешено размахивая обрубком хвоста, обнюхивает мусорные контейнеры у кромки тротуара. Старик в белой круглой панаме то ли медленно бежит трусцой, то ли идет во весь дух.

При виде его спортивных усилий я тотчас же подумал о французских рогаликах и чашке кофе с густыми сливками. Надо будет сделать остановку, чтобы отдать должное тому и другому, но прежде мне нужно было заняться одним неотложным делом.

После нескольких левых и правых поворотов я затормозил у дома Скьяво. Надо было поглядеть, нет ли там каких перемен. Автомобилей не оказалось ни на подъездной дорожке, ни возле дома. Я знал, что у них синий «меркьюри», но нигде синих машин не было видно. Я потянул за ручку парадной двери — по-прежнему не заперто. Надо будет этим заняться. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь воришка к ним забрался и стащил «Вид на Неаполитанский залив», намалеванный маслом на бархате. Пошлю к ним сегодня кого-нибудь, пусть навесят на двери замки, и оставлю записку неуловимым Дональду и Джери. По правде говоря, мне было совершенно плевать на них самих и на их имущество. Я стоял у двери, засунув руки в карманы и полностью отдавая себе отчет в том, что утро сегодня выдалось слишком хорошее и не стоит забивать себе голову всякими таинственными происшествиями, тем более когда речь идет об этих двух придурках. Но работа есть работа, тут уж ничего не поделаешь.

У меня в кармане заверещал мобильник. Звонила Магда, чтобы сообщить, что наша машина не заводится. Она всякую технику на дух не переносила и страшно этим гордилась. Эта женщина принципиально не желала осваивать компьютер, калькулятор и вообще все, что пикало и бикало. Она проверяла остаток на своей чековой книжке при помощи карандаша и бумаги, с большой неохотой пользовалась микроволновкой и считала любой автомобиль свои кровным врагом, если тот не заводился сразу же после поворота ключа зажигания. Забавно, что дочь ее оказалась компьютерным гением и собиралась после школы поступать в какой-нибудь крутой колледж, где готовят программистов. Магду этот ее талант приводил в изумление, она только плечами пожимала.

— Я вчера целый день проездил на этой машине.

— Да знаю я, но она у меня никак не заводится.

— Ты случайно свечи не залила? Помнишь, в тот раз…

Магда повысила голос.

— Фрэнни, хватит уже об этом! Мне вызвать механика или ты сам посмотришь, в чем дело?

— Вызывай механика. Ты уверена, что не…

— Уверена. И вот еще что. В нашем гараже изумительный запах. Ты что, побрызгал там освежителем? Что ты там такое делал?

— Ничего. Значит, машина, которая вчера была в полном порядке, не заводится, а в гараже благоухание?

— Вот именно.

Секунда. Другая.

— Маг, мне ничего не остается, кроме как язык прикусить. Я много чего хотел бы тебе сказать, но воздержусь.

— Вот и прекрасно. Воздержись. Я позвоню в автомастерскую. Увидимся.

Щелк. Отключись она чуточку быстрее, я мог бы ее оштрафовать за превышение скорости. Я не сомневался, она что-нибудь вытворила с машиной, например перелила карбюратор. В очередной раз. Но семья — это сплошные компромиссы. Она — твоя долгота, а ты — ее широта. И если повезет, у вас получится карта вашего общего мира, который вы оба признаёте и в котором удобненько обитаете. Работа в то утро была как обычно — ничего из ряда вон. Приходила мэр — поговорить об установке светофора на опасном перекрестке, где за последние несколько лет слишком уж часто происходили аварии. Звали ее Сьюзен Джиннети. В школе мы с ней были любовниками, и Сьюзен не могла мне этого простить. Тридцать лет назад я был самым отпетым хулиганом в нашем городе. По сей день у нас ходят слухи о том, каким я был чудовищем, и большинство из них — чистая правда. Если бы у меня были фотографии тех времен, то все в профиль и анфас и с полицейским идентификационным номером в руках.

В отличие от меня, злодея, Сьюзен была хорошей девочкой, которой показалось, что она услышала зов дикой природы; и тогда Сьюзен решила попробовать, каково это — быть испорченной до мозга костей. И начала она таскаться повсюду со мной и моей компанией. Эта ошибка быстренько закончилась для нее катастрофой. В конце концов она во все лопатки бросилась удирать от дымящихся останков собственной невинности, поступила в колледж, где изучала политические науки, а я отправился во Вьетнам (в принудительном порядке), где изучал мертвецов.

После колледжа Сьюзен жила в Бостоне, Сан-Диего и на Манхэттене. Однажды, приехав на уикенд навестить родных, она вдруг решила, что лучше дома места нет. Она вышла замуж за подвизавшегося в шоу-бизнесе преуспевающего адвоката, которому пришлась по душе идея поселиться в маленьком городке на Гудзоне. Они купили дом на Виллард-Хилл, а год спустя Сьюзен стала баллотироваться на выборные должности.

Занятно, что муж ее, Фредерик Морган, — черный. Крейнс-Вью — консервативный городишко, населенный преимущественно ирландскими и итальянскими семьями разных слоев среднего класса, и не так уж много поколений отделяет их от путешествия через океан в третьем классе парохода. Они унаследовали от своих предков незыблемые семейные устои, трудолюбие и подозрительное отношение ко всему непривычному. До появления четы Морган-Джиннети смешанных браков у нас не встречалось. Будь дело этак в начале шестидесятых, в годы моего детства, мы кричали бы ему вслед «ниггер!» и швыряли бы камни в окна их дома. Но, слава богу, жизнь меняется. В середине восьмидесятых чернокожий был избран мэром и очень хорошо себя проявил в этой должности. Жители городка с первых дней поняли, что Морганы — хорошая пара, и нам повезло, что они здесь поселились.

Когда после переезда в Крейнс-Вью Сьюзен узнала, что я — начальник полиции, она, наверно, обхватила голову руками и издала тяжкий стон. Когда мы встретились на улице — впервые после пятнадцати лет, — она подошла ко мне и сердито заявила: