Да, это был успех успехов, и Дэвид понимал, что теперь он вошел в круг избранных, имена которых никому не известны и деяния которых меняют карту мира. Пусть экономическую. Это теперь куда важнее, как любил говорить Чарльз, чем изменение политических границ. Бескровно и прибыльно. Хотя первую часть утверждения кто-то, наверное, мог бы оспорить.

Самолет зашел на посадку. Через час он увидится с Чарльзом и доложит ему результаты встречи, заранее зная реакцию Чарльза на все его комментарии. Наиболее унизительным во всей этой ситуации было то, что именно русский настоял на этой встрече, потому что «хотел посмотреть в глаза тому, с кем придется работать». Поразительная наглость, хотя Чарльз считает, что напротив, это очень свежий подход к делу. Теперь, судя по всему, с этим свежим подходом и его последствиями придется мириться на протяжении как минимум года. «Все, хватит об этом», – принял решение Дэвид. На этого человека указал представитель клиента, с которым уже приходилось работать и который отличался чрезвычайной трезвостью мышления. И Чарльз принял решение в пользу этого русского. Теперь ничего не оставалось, как расслабиться и попытаться получить удовольствие. В долгосрочной перспективе. В краткосрочной удовольствие гарантировалось встречей с дочкой и совместным походом в кино на очередную версию вампирского трехмерного фэнтези, от которого современные подростки сходят с ума. В целом, даже при наличии в ближайшей перспективе русского партнера, жизнь в последнее время складывалась неплохо, ведь Дэвид был в одном из тех немногих бизнесов, которые по определению не испытывали влияния экономического кризиса ровно до тех пор, пока вообще можно говорить о существовании экономики.

Несмотря на все климатические изменения последнего десятилетия, в природе оставались и вечные ценности. К таковым несомненно принадлежал унылый зимний лондонский дождь. Чарльз считал, что в России климат тоже сильно изменился за те тридцать лет, что он не был в Москве, да, начало восьмидесятых – умирающие каждый год верховные кремлевские старцы, нищая страна, продолжающая из последних сил напрягать мускулы, бессмысленная афганская авантюра и первые признаки зарождающегося все пожирающего цинизма и безразличия. Горбачев уже рассматривается как кандидат на партийный трон, но нигде нет ни запаха, ни намека, ни даже мечты о каких-либо серьезных переменах. А до объявления перестройки оставалось три-четыре года. Чарльз проработал в Москве восемнадцать месяцев, до весны восемьдесят четвертого в стандартной должности помощника атташе по культуре и в конце концов попал под почти такую же традиционную как рождественские распродажи взаимную высылку дипломатов. В суровой и серой Москве ему не нравилось ничего, кроме ее обитателей. Андропов[3]уже умер и, несмотря на продолжающееся всевластие КГБ, некоторые москвичи шли на контакт и позволяли себе, пусть очень деликатно и патриотично, некоторые критические высказывания о существующем режиме. Вот эти высказывания наряду с густо разлитой повсюду скукой и апатией легли в основу докладной записки, отправленной Чарльзом в Лондон примерно за месяц до объявления о его высылке. Записке суждено было не затеряться в архивах, кто-то пометил ее маркером особого цвета, приносящего удачу, и через три года, когда все наладилось, а Чарльз благополучно и без излишнего напряжения проводил время в Сингапуре, который нравился ему куда больше Москвы, эта записка была предъявлена руководством разведки как одно из многочисленных доказательств того, что рыцари Ее Величества не только даром хлеб не едят, но и вот какие стратегические прогнозы делают, даром что на них никто внимания не обращает.

Чарльза вызвали в Лондон для дачи пояснений по поводу своей необычайной прозорливости и, будучи подготовлен правильными людьми в нужном направлении, он рассказал о своей прозорливости именно то, что требовалось. Для этого, конечно, сначала пришлось перечитать саму записку, о которой к этому времени он уже напрочь забыл. По всему его следовало возвращать в русский отдел как признанного знатока загадочной русской души. Но в русском отделе на нужную должность претендовал родственник влиятельного парламентария, поэтому в результате несложной серии размена фигур Чарльз получил повышение в резидентуре в Юго-Восточной Азии, где и осел на ближайшие восемь лет. Без него пала Берлинская стена, без него состоялся крах коммунистической системы, без него распался Советский Союз, то есть мимо него прошло все, что занимало людей недальновидных, живущих вчерашним днем, готовящихся, как армейские генералы, к прошлой войне. Потому что для Чарльза Советский Союз, равно как и нынешняя Россия, были угрозой вчерашнего дня, но никак не сегодняшнего. А он сам, после Сингапура и Индонезии, получивший после обязательного в таких случаях годового сидения в Лондоне назначение в Пакистан, за это время стал свидетелем новых куда более реальных угроз, в отличие от мифической российской, вполне способных разрушить западную цивилизацию. Его карьера шла в гору до тех пор, пока ему не пришлось высказаться по поводу надвигающегося вторжения коалиционных сил в Ирак. Чарльз к тому времени занимал уже должность, на которой предполагалось высказывать свою точку зрения. Он прекрасно знал, что от него хотят услышать, но не сказал этого. Он уже уперся в свой потолок и понимал, что не сможет его пробить, не входя в секту избранных, в тот ближний круг, куда его никто не приглашал. В Карачи он сблизился с пакистанкой – учительницей английского, на двадцать лет младше, правоверной мусульманкой. Эта история еще более уменьшала карьерные перспективы. Хоть Чарльз и воспринимал себя законченным циником, но это не мешало ему понимать, что если он не хочет состариться в одиночестве, то свою женщину уже встретил. К этому же времени созрело понимание того, что теперь он будет нести ответственность не только за себя, но и за Лейлу, а возможно, и за ребенка или детей. Кстати, все сошлось одно к одному, и по поводу Ирака он сказал не то, что от него хотели услышать. Он сказал то, что все думали, но боялись произнести вслух. Он сказал, что в условиях стремительно меняющегося мира, отсутствие долгосрочной стратегии ведет к тому, что краткосрочные тактические успехи вроде свержения режима Саддама, приведут к нарастанию проблем, решать которые придется долгие годы. Его вежливо выслушали и поблагодарили за откровенность. Можно было ехать назад и собирать чемоданы. Он уговорил Лейлу поехать с ним в Лондон, где жили ее дальние родственники, что лишь частично облегчало проблему с близкими родственниками – матерью и двумя братьями. Переговоры с родственниками проходили на фоне передачи дел преемнику и победоносного шествия коалиционных войск по территории Ирака. По счастью, родственники Лейлы не были религиозными фанатиками, но иракские события совсем не облегчали ход переговоров.

Они улетели из Карачи на следующий день после того, как ликующая толпа в Багдаде крушила статую Саддама.

– Вы все еще придерживаетесь своей позиции, дорогой Чарльз? – спросил его довольный преемник, успевший за неделю поменять мебель в кабинете. Он принадлежал к поколению, которое искренне считало, что миром можно управлять при помощи компьютера.