Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но больше всего уважал Шамо Кузнеца, как человека. И даже характер старика – жесткий, принципиальный и непредсказуемый не могли затмить уважение и радость, испытываемые при виде этого пожилого человека.
Кузнец, в основном, был отзывчивым, если вопросы или разговоры Шамо касались работы. Если Шамо, что называется, пустословил, кого-то обсуждал, что-то вспоминал, Кузнец ничего не отвечал, требуя от своего ученика такого же молчаливого понимания не только того, что он делает в кузнице, но и в жизни.
Шамо всегда понимал по взгляду Кузнеца, что тот хочет, сам не зная, как. Иногда старик сам запрещал ему говорить.
– Что бы стать мастером, нужно чувствовать, что ты делаешь, не только в кузнице, но и в жизни. Только так ты узнаешь, что нужно сделать в данный момент, что бы не ошибиться.
– Я могу чувствовать свое тело, но как почувствовать железо или внешний мир, я не понимаю.
– Ты должен понять то, что не понимаешь. Ты должен следить за собой и поменьше говорить. Когда делаешь свою работу, нельзя чтобы тебя отвлекали. Но и оставаясь с самим собой, нечего думать и размышлять. Нет ужаснее того, когда человек говорит сам с собой в своей голове. Это отвлекает не только от работы, но и от жизни.
– Но я всегда о чем-либо думаю, – ответил Шамо.
– О чем? И имеет ли это отношение к тому, что ты делаешь в данный момент?
– Ну, чаще всего нет, – ответил, подумав, Шамо.
– Тогда зачем думать, некоторые мысли убивают человека заживо, стирают его жизнь.
– Но ведь есть такие мысли, которые, наоборот, словно оживляют, – ответил Шамо.
– Да, есть такие мысли. Радостные и светлые, но чаще всего это не мысли, а ощущения и переживания. Они намного реальнее и ценнее, чем мысли, которые скоро забываются. А вот радостные ощущения и переживания остаются на всю жизнь. Так же как и плохие мысли, они не только портят жизнь человеку, но могут погубить его будущее.
Шамо задумывался над словами старика, его мудрость и прямословие иногда не только удивляли его, но и шокировали. Какая-нибудь обыденная вещь или ситуация могла стать для старика божественным откровением, основой сотворения жизни. В своем ремесле он видел все, от вынужденной тяжелой работы, до праздного развлечения над вещами. Он был и человеком, и творцом, мудрецом и дураком. Шамо иногда оставалось только удивляться ему. Он не понимал, как можно сокрушаться по поводу загубленного железа несколько дней. И при этом с легкостью переносить жизненные невзгоды, голод и усталость, смерть близких людей и невзгоды..
Недавно в деревне умер человек от болезни, он был дальним родственником Кузнецу. А тот, чуть ли не с улыбкой вернулся с похорон. И опечалился лишь тогда, когда увидел, как напортачил его подмастерье.
Отругав Шамо на чем свет стоит, он сам переделал работу. Шамо следил за действиями кузнеца, и видел он, как легко дается старику работа.
Сделав все как надо, Кузнец попросил вина. Как только он вышел из кузницы и немного пригубил вина, от его сосредоточенности и нахмуренности не осталось и следа. Его лицо словно озарилось жизнью и радостью.
– Но, неужели, – спросил Шамо, который сам переживал смерть знакомого ему человека, еще больше удивившись, завидев радостное лицо кузнеца, – Неужели ты не можешь радоваться жизни в кузнице. Почему ты злой такой, когда работаешь, и радуешься жизни, что бы она тебе ни принесла. Ведь другие сегодня в горе и печали. А ты с радостью вино пьешь?
– Что ты говоришь? Радуюсь жизни, что бы она мне ни принесла? А что же с ней, с жизнью, еще делать? Только радоваться ей, родимой. Спрашиваешь, почему злой такой в кузнице. Это не злость, это хуже. Это сила моя и дар мой, и коль скоро могу я проявить его, то так и делаю, и нет во мне, старом, понимания того, как можно что-то не сделать, или сделать что-то не так.
От того и сержусь я, глядя на тебя, не понимая тебя и твои действия. Но, может, все еще придет к тебе. А что касается скорби и печали, и смерти то я скажу, – старик сделал огромный глоток вина.
– Скажу тебе по секрету. Продолжил старик. Что не мы живем, возможно что мы все мертвы, живут те, – кто умер, а мы существуем, присутствуем при жизни, когда грустим и не знаем чем себя занять. Мы лишь иногда живем, живем только тогда, когда счастливы, а от чего счастье и не важно, – просто, чтобы оно было. А тот, кто сегодня умер, – старик сделал большой глоток вина. – Что ж, я никогда не считал жизнь здесь, в этом мире, удобной и счастливой, по ту сторону жизни все лучше.
– По ту сторону жизни? – Спросил Шамо. – Кто тебе сказал что есть другая сторона жизни?
– Она есть.
– Но вдруг там ничего нет?
– Это не может быть так, ничего нет – там есть все. Это у нас ничего нет. А там есть все. Но «там» у каждого свое, не то, что здесь – все общее и все ничье.
Шамо взял кувшин у старика, и тоже выпил вина, Кузнец не особо препятствовал.
Он хотел услышать от старика еще нечто такое, чего не слышал, слова, которые цепляли за душу и проникали в сердце. Жить от которых становилось легче и понятнее.
На следующий день Шамо приступал к своим обязанностям, работа в кузнице не могла надолго останавливаться, и вчерашнее доброе вечернее настроение кузнеца на утро испарялось как туман. И если Шамо что-то делал не так, или просто губил железо или заготовку, тогда от ругани кузнеца некуда было спрятаться. И эту ругань Шамо ненавидел больше всего. Это было невыносимо, он делал все, что мог и где то допускал ошибку, и за это получал много тумаков, а потом еще и брань. Тогда руки самого Шамо опускались. Но все же он не терял духа и трудился что было сил.
Молодому подмастерье было трудно, но интересно работать с кузнецом, перенимать его опыт и знания. Иногда взгляд старика, какой-то осветленный и проникновенный давал ему столько сил, что Шамо не находил себе места, не знал куда девать свою энергию.
И в то же время он не понимал, откуда берутся в нем силы. Когда сам Шамо, уже изнеможенный, почти не мог стоять на ногах. И тут, вдруг, от простого взгляда старика в нем появлялась сила, с которой он мог сделать еще столько же, если не больше.
Но сам Кузнец не давал ему работать слишком много. Только иногда, по необходимости.
Иногда Кузнец вечером наливал вина и начинал беседовать с ним. Шамо очень ждал этих бесед. Разговорчивость старика давала ему намного больше сил и знаний о жизни. Весь свой опыт старик мог передать в нескольких своих словах, зная своего пасынка, как себя. Но перед этим разговором Кузнец ждал подходящего момента, чтобы его ученик все понял с первого раза. Всего несколько его слов, и Шамо завладевало незабываемое чувство свободы и тихой радости. Другие слова старика заставляли его надолго задуматься. Самому кузнецу нравилась пытливость и любознательность подмастерья, он видел, как его пасынок впитывает опыт жизни.
Они сидели во дворе кузницы теплым вечером; старик, не спеша, пил вино и с задумчивым взглядом разговаривал с Шамо.