М. С. Урицкий. Председатель Петроградской ЧК стал первой жертвой новой волны политических убийств.

Сегодня Моисея Соломоновича знают примерно в той же степени, что и, скажем, князя Безбородко. Мало кто может внятно сказать, кто это такие. Только самые подкованные борцы с тоталитаризмом, тесно сгруппировавшиеся нынче вокруг движения «Парнас», так и норовят упомянуть Урицкого в числе основных виновников и даже зачинщиков «красного террора». В такие мгновения я немедленно вытягиваюсь в струнку, щелкаю каблуками и вспоминаю прекрасные строки поэта: «Вот почему с такой любовью, с благоговением таким клоню я голову сыновью перед бессмертием твоим». Только в данном случае не бессмертием, а исключительным интеллектуальным вакуумом.

Эти люди упорно не хотят понять, что как раз Урицкий, находясь на посту председателя Петроградской чрезвычайной комиссии, категорически выступал против расстрелов. Он искренне считал, что ничего хорошего подобная жесткая мера не даст. Не говоря уже о том, что кровавая большевистская вакханалия как раз и стала ответом на убийство Урицкого. По крайней мере, так «Красная газета» (официоз Петросовета, как мы сказали бы сегодня) писала в те дни: «Убит Урицкий. На единичный террор наших врагов мы должны ответить массовым террором. За смерть одного нашего борца должны поплатиться жизнью тысячи врагов».

Этому акту политического экстремизма с точки зрения истории не повезло особенно. Масштабная конспирологическая теория «русский народ от мала до велика сопротивлялся злым и коварным евреям-большевикам» в данном случае категорически не работает. Дело в том, что Моисея Соломоновича Урицкого убил Леонид Иоакимович Каннегисер, отомстивший за гибель своего друга. Но нет такой вершины, которую невозможно одолеть при большом желании. Что с завидным постоянством и демонстрируется. Поэтому и появился зажигательный монолог известного публициста русской эмиграции Ивана Лукьяновича Солоневича: «Мы не имеем права забывать и о том, что еврей палач Урицкий был убит рукой героя – еврея Каннегисера. Когда мы будем ставить памятники героям и жертвам нашего грядущего освобождения, ни Каннегисера, ни Каплан мы не имеем права забыть». Однако первого из боевиков в результате благополучно и оперативно забыли, несмотря на то что он был расстрелян.

Л. И. Каннегисер. Как вспоминала Марина Цветаева: «Леня для меня слишком хрупок, нежен, цветок». Это не помешало ему стать убийцей.

Обратите внимание на полное и стремительное изменение мировосприятия. Если до известных событий 1917 года консерваторы и правые бурно возражали против политического террора, считая его недопустимым, то по итогам прихода к власти большевиков и последовавшей Гражданской войны перестали видеть в нем что-то плохое. Напротив, сами начали активно его проповедовать. Особенно после ухода в эмиграцию. Согласимся, иных действенных методов борьбы за Россию, которую они потеряли, у них просто не оставалось. А статика многим претила.

Началом террора русской политической эмиграции против лидеров большевиков стало убийство дипломата Вацлава Воровского 10 мая 1923 года. Во главе советской делегации он прибыл в Лозанну на международную конференцию по Ближнему Востоку, где должен был подписать конвенцию о режиме судоходства в контролируемых Турцией черноморских проливах. Она, кстати, действует до сих пор.

Вечером представитель Советской России ужинал в ресторане со своим помощником Максимом Дивильковским и берлинским корреспондентом Агентства новостей РОСТа (оно существует и по сей день, это всем известное ТАСС) Иваном Аренсом. Они были слишком увлечены, по всей видимости, очень важным и интересным разговором и потому не заметили, как из-за соседнего стола неспешно поднялся молодой человек и подошел к ним. Вступать в прения с большевиками он явно не собирался.

Воровский так и не успел понять, что происходит. Он был убит первым же выстрелом в затылок. Смерть наступила мгновенно. Еще две пули попали в журналиста. Последний выстрел был произведен в помощника дипломата. После этого террорист с улыбкой бросил оружие на пол и спокойно сказал подбежавшему метрдотелю: «А теперь зовите полицию!» Никогда до этого убийства в российской политике не совершались с такой показной дерзостью и чувством полной безнаказанности.

В. В. Воровский. В революционном движении с 1894 года.

Стрелял в Воровского очень известный белогвардеец Морис Конради. Как и многие другие родившиеся в России, он никогда не вспоминал про свои корни (в данном случае швейцарские), искренне считая себя русским. Во время Первой мировой войны он добровольцем ушел на фронт и дослужился до чина поручика. В первые годы революции Конради потерял почти всю свою семью. Взятый в заложники отец умер от голода в тюремной больнице, дядя и старший брат были расстреляны как агенты мировой буржуазии.

Сам же Конради был «дроздовцем», то есть служил в одной из самых прославленных частей Белых армий на юге России во время Гражданской войны. И не просто гужевался где-нибудь в тылу поближе к провиантскому обозу, а был адъютантом начальника офицерской дивизии генерала Дроздовского. О нем даже пелось в марше: «Вперед поскачет Туркул славный, за ним Конради и конвой». Согласимся, далеко не каждый удостоился такой чести. Подобное ко многому обязывает. Морис Конради это прекрасно понимал.

В марте 1923 года штабс-капитан приезжает в Женеву для встречи со своим однополчанином Аркадием Полуниным. Ему он доверительно сообщает о своем небольшом и скромном желании: немедленно убить кого-нибудь из вождей большевиков, чтобы отомстить за свою семью. Друг отнесся с пониманием и взялся помочь. Тут же у них возникает план покушения на наркома иностранных дел Советской России Чичерина и представителя в Великобритании Красина. Конради отправляется в Берлин, но не застает известных большевиков в советском полпредстве. Огорченный, он возвращается в Женеву. Тут-то он и узнает о прибытии Воровского на международную конференцию. Судьба Вацлава Вацлавовича была решена.

Уже в наше время это убийство стали считать заказным. Согласно донесению в Москву одного из агентов иностранного отдела Государственного политического управления при НКВД РСФСР (ныне Служба внешней разведки России), Конради получил за это 100 тысяч франков. Деньги собрал генерал Кутепов (о нем мы подробно поговорим ниже), а передал их исполнителю его непосредственный начальник генерал Туркул (о нем я рассказывал в книге «Россия в огне Гражданской войны»).

М. М. Конради, штабс-капитан. Одна из немногих сохранившихся фотографий.

В эмиграции об этом никто до хрипоты не спорил и даже просто не рассуждал. Скоро вам станет понятно почему. Я же вполне допускаю, что деньги на покушение действительно были собраны. Но что это меняет в общей картине? Выглядит ли что-то принципиально иначе оттого, что Конради заплатили за убийство Воровского? Конечно же нет. Штабс-капитан исступленно ненавидел большевиков и стрелял прежде всего ради своей идеи. Ему было без разницы, кого ликвидировать. Будь на месте Воровского Шляпников или Ногин, и они бы точно так же получили в тот день пулю в затылок. И ровно точно так же Конради счастливо улыбался бы приехавшим полицейским.