Лекари постарались незаметно отойти подальше от кровати, считая опасным присутствовать при ссоре короля с принцем.

— Господа, — принц холодным властным голосом обратился к испуганным и растерянным врачам, — оставьте нас!

Те поспешили убраться, почти не скрывая облегчения. Еще бы! Боятся смотреть в глаза королю, которого не могут ни вылечить, ни защитить от нападок младшего брата.

— Вот как ты заговорил, братец, — просипел Йеланд. — Смотрю примеряешь на себя роль короля, не трудясь даже дождаться моей смерти. Ты за этим выслал лекарей? Чтоб случайно не спасли меня, лишив тебя короны?

— Я не желаю короны Йеланд, — голос Нейри звучал устало. — Еще меньше я желаю твоей смерти. Ты был плохим королем, а в последнее время — плохим братом и плохим человеком. Но если бы я мог решать, то хотел бы, чтоб ты жил. Как бы ты ни вел себя, нас слишком многое связывает и я слишком хорошо помню того, в сущности, хорошего человека, каким ты был. Слабым, слишком мягким и беззаботным, но не плохим. А потом превратился в… — он умолк, прикрыв глаза. — Слушай, Йеланд, ты сказал, что я стал чудовищем. Кем же ты считаешь самого себя?

— Я считаю себя королем, преданным всеми, кому верил: братом, любимой, Из… — он оборвал себя на полуслове, даже сейчас боясь признаться в связи с Дэймором.

Пожалуй, сейчас это особенно опасно. Опасно, если он выживет, и если он умрет. Нет, Нейри не узнает его секрета и не получит кольца. Как жаль, что невозможно лишить его короны. И почему глупая курица Шафира не сделала единственного, что от нее требовалось — не родила наследника? Хотя он бы предпочел иметь сына от Лотэссы. Лотэсса, опять она! Он не станет тратить последние мгновения на мысли о коварной, подлой женщине, предавшей его любовь. О женщине, рассорившей их с братом.

— Нейри, — смирив гордость и душевную боль, он вновь обратился к брату. — Ты хотя бы отомстишь за меня? Ты казнишь эту… эту старую мразь и ее сыновей?

— Она — мать семейства Таскиллов и одна из первых дам Элара. Эна Таскилл совершила страшное преступление и, безусловно, заслуживает наказания, но не грязных оскорблений.

— Она убила меня, — королю стало дурно от того, как это звучало, — а ты переживаешь о ее чести! Так ты казнишь ее?

— Я не знаю, Йеланд. Это сложное решение. Да и тебе не об этом надо думать сейчас.

— А о чем же? О чем я могу думать, Нейри? Мне невыносимо больно, безумно страшно и бесконечно жаль себя. Ты даже представить себе не можешь, каково это — умирая осознавать, что все тебя покинули.

— Ты прав, не представляю. И мне жаль тебя.

— Жаль! Опять! Это все, что ты можешь мне сейчас сказать?! — король чувствовал, как с каждым словом из него уходит жизнь, но не мог удержать их в себе.

— Да, Йеланд, это все.

— Ваше величество, вы же понимаете, что после случившегося я не смогу выполнять свои прежние обязанности, — голос эна Табрэ звучал тускло и безжизненно.

На канцлера вообще было больно смотреть, но Валтор смотрел. Король не жалел о том, что убил мерзавца, но не мог без боли наблюдать страдания достойного человека, лишившегося сына. Валтору приходила в голову малодушная мысль написать канцлеру письмо, но он ее отверг. Кровь беспутного Искеля Табрэ на его руках, и значит ему придется вынести всю тяжесть последствий.

Как должно быть тяжело выслушать новость о смерти сына от его убийцы, понимая, что не имеешь права не только отомстить, но даже возмутиться, ибо смерть — заслуженная, а убийца — король.

— Мне будет очень недоставать вашей помощи, эн Фрэлом, но решение, безусловно, за вами.

— Да какая от меня помощь? — Табрэ поднял глаза, полные слез. — Кто я теперь? Развалина. Тень самого себя. Разве я смогу работать, если не представляю, как дальше жить с такой ношей? Я вырастил и воспитал негодяя и потерял единственного сына. И не знаю, что из этого страшнее осознавать. Боюсь, мне остается лишь исчезнуть с людских глаз и тихо зачахнуть. Благо, хоть долго ждать не придется.

— Эн Табрэ, я понимаю, что вами движет, но мне прискорбно слышать ваши слова. Вы много и верно трудились на благо Дайрии и уйти теперь, чтобы замкнуться в своем горе и тихо доживать век в родовом поместье…

— Ваше величество, — голос был исполнен такой боли, что Валтор вздрогнул, — вы говорите, что понимаете. Ну так поймите, что мне больно видеть вас! Я не смею винить вас в смерти Искеля, он совершил ужасный поступок, — Табрэ замолчал давясь слезами и кусая губы, — но неужели вы не могли пощадить его? Неужели смерть — единственное наказание за содеянное? Ведь эта… женщина даже не пострадала.

Валтор не назвал старшему Табрэ имени Лотэссы, но тот наверняка догадывался о личности жертвы распутного поэта.

— Не пострадала? — король зло прищурился. — А если бы у вас была дочь, эн Табрэ, как бы вы отнеслись к нападению на нее? Порадовались бы, что она не пострадала?

Валтор содрогался от боли, ужаса и ненависти каждый раз, когда представлял, чем могла бы закончиться для Лотэссы та встреча с четырьмя бывшими поклонниками. Воображение рисовало страшные картины, надрывавшие сердце и заставлявшие страстно желать мучительной смерти каждому из четырех подонков. В такие моменты Валтор жалел, что Искель Табрэ отделался столь легкой смертью. Разумеется, он не собирался говорить об этом с его отцом, но слова канцлера разбередили едва затянувшуюся рану.

— А если бы дело касалось вашей жены? Какой бы участи вы пожелали для тех, кто посягнул на ее честь?

— Но Лотэсса Линсар — не дочь вам и не жена! — в отчаянии воскликнул Табрэ. — Будь проклята эта эларка! Будь проклят я сам за то, что притащил ее в Ортейн прошлой весной.

— Себя можете проклинать сколько угодно, — холодно и зло бросил Валтор. — Но не смейте порочить имя вашей будущей королевы.

Он не собирался делиться с убитым горем канцлером планами относительно своей женитьбы, но проклятия посылаемые Лотэссе вызвали желание осадить Табрэ, а заодно и указать ему, что девушка неприкосновенна.

— Королевы?! — казалось даже горе на миг уступило место изумлению. — Скажите, что это неправда, что вы не женитесь на этой…

— Советую вам тщательно обдумать каждое слово, сказанное о моей невесте, — в голосе короля звучал лед.

— Ваше величество, у меня больше нет слов, — теперь и канцлер поменял тон, сверля короля покрасневшими глазами.

— Вы считаете, что я мог бы проявить милосердие к вашему сыну? Так я его и проявил. Или полагаете публичная казнь была бы лучше?

— Публичная казнь? — в ужасе пролепетал эн Фрэлом. — Бедная Ирвина, она не пережила бы такого позора.

Валтор заметил, что о себе Табрэ не печется, и гнев вновь сменился сочувствием.

— Несчастная! Я так виноват перед ней. Устроил этот брак в надежде, что Искель изменится, но только подверг добрую и умную женщину незаслуженному унижению. А теперь… — он безнадежно махнул рукой и отвернулся.