Что может быть заманчивее, чем дорогие виллы в богатых районах и новые автомобили престижных моделей? Тем более что для краденых машин и в Замбии, и в соседних странах быстро сформировался развитый рынок сбыта. Спрос на «горячие авто», как окрестили замбийцы ворованный товар, держался стабильно высоко из-за привлекательной цены. Покупателей не отпугивала даже перспектива очутиться за решеткой в результате периодических рейдов полиции.

К счастью, в бандиты переквалифицировались не все безработные. Большинство пытались выкрутиться, не преступая закона. Значительная часть подалась в уличные торговцы. В 1980-е, когда страной правил социалист Кеннет Каунда, эта профессия считалась редкой. Потом, при рыночниках Фредерике Чилубе и Леви Мванавасе, от настырных лоточников в крупных городах Замбии не стало спасу. Они превратили в торговые ряды тротуары, назойливо рекламировали товар, брали в кольцо осады каждую машину, застрявшую в пробке.

Особенно много уличных торговцев скапливалось вокруг крупных магазинов и вдоль главных улиц: Кайро-роуд, Ча-ча-ча и Фридом-вэй. Собственно, они и составляли город в общепринятом смысле слова. Впервые подлетая к Лусаке, я подумал, что эти три улицы с парой десятков башен в 15–20 этажей, были пригородом и приготовился к появлению на горизонте очертаний высотных кварталов самой столицы. Но я напрасно ждал и всматривался в иллюминатор. Как выяснилось после приземления, остальная часть Лусаки, за редким исключением, представляла собой сборище лачуг-мазанок или островки одно-двухэтажных вилл, огороженных высокими каменными заборами с колючей проволокой и битым стеклом. Замбийцы невесело шутили: в других странах люди приезжают в столицу, чтобы полюбоваться на красивые здания, а у нас – на красивые заборы.

Архитектурными шедеврами Лусака действительно похвастать не могла, но это не значило, что в городе было нечем заняться и не о чем писать. За пределами унылых государственных контор и закрытых частных владений, на улицах, площадях, перекрестках с утра до вечера кипела полнокровная жизнь, типичная для современного африканского мегаполиса.

Лусака просыпалась рано. Государственные конторы и большинство частных фирм открывались в восемь, но уже в шесть утра в центре наблюдалось оживленное движение. К этому времени занимали боевые посты уличные торговцы. Неестественно прямые, чтобы сохранить равновесие под тяжестью водруженных на голову ведер и картонных коробок, шествовали женщины, обернутые в цветастые отрезы ткани читендже. Подстелив под себя рогожку, они до ночи сидели на тротуарах и перекрестках, предлагая прохожим хлеб, треугольные пирожки самусу, овощи, мясо, арахис и прочую снедь. В том числе и любезную желудку замбийца капенту – микроскопическую сушеную рыбку, в которой, на взгляд европейца, есть определенно нечего.

Африканцы придерживались иного мнения, с видимым удовольствием обсасывая рахитичные рыбьи скелетики. И уж совсем на ура шла капента под пиво. С либерализацией экономики в Замбии, наряду с традиционным «Моси», появилось множество других сортов янтарного напитка, но простой человек по-прежнему предпочитал промышленному бутылочному домашнее разливное. Варил его всяк по-своему, но называлось оно везде одинаково – качасу. На худой конец, бедняк покупал «Чибуку шеке-шеке», разлитое в литровые картонные пакеты, наподобие молочных. Кстати, на молоко «Чибуку» походило и по цвету, но отнюдь не по вкусу.

Искаженное английское «шейк-шейк» указывало на необходимость перед употреблением взбалтывать. И хотя даже после самого энергичного и продолжительного встряхивания белесая жидкость по-прежнему напоминала воду из-под крана, щедро напичканную дрожжами, африканцы продолжали покупать неказистые «Чибуку» и качасу гораздо чаще, чем все вместе взятые «цивилизованные» бутылочные сорта. В том числе, и признанные во всем мире намибийские, изготовлявшиеся немецкими поселенцами в строгом соответствии с многовековыми традициями европейских предков.

Странность пристрастий объяснялась не патриотизмом, а прагматизмом. Литровый пакет «Чибуку» стоил меньше, чем 0,33-литровая бутылка «Моси», не говоря уж о намибийском импорте. Между тем африканцев, редко наедающихся досыта, «шеке-шеке» сшибало с ног ничуть не хуже. Получалось в полном соответствии с поговоркой – дешево и сердито.

Но выпивка – дело вечернее. Стэнли Мтонга и его приятели, с которыми я познакомился на Кайро-роуд в первые дни после приезда в Лусаку, на работе себе пить не позволяли. Они подвизались лоточниками, или, как называли их в Замбии, мобильными торговцами, – с утра до ночи им надо было оставаться на ногах. Что это значит, я испытал на себе, когда напросился провести денек вместе с ними, чтобы написать репортаж о столичной жизни.

С рассветом ребята взваливали на себя рюкзаки и отправлялись по улицам, предлагая товар. Ассортимент менялся в зависимости от спроса: сегодня они могли продавать лазерные диски и адаптеры, через месяц – майки и джинсы, а через год – чехлы и гарнитуры для мобильных телефонов.

Начинал Стэнли с мизерной суммы, одолженной взаймы у родственников. Когда я с ним познакомился, он каждый вечер приносит домой долларов по 15 – весомую часть месячного жалования рядового госслужащего. Благодаря его заработку, получили возможность продолжить учебу две сестренки. Сам Стэнли добрался только до седьмого класса, но о школе не жалел. Что толку думать о продолжении образования, если на это нет ни времени, ни сил, говорил он.

По дороге на Кайро-роуд Стэнли заходил на центральный рынок, чтобы попить чайку. Даже короткую трапезу он стремился использовать в интересах дела, и, отхлебывая дымящийся напиток из пластмассовой кружки, не забывал дотошно расспрашивать знакомых торговцев о ценах. Следующие несколько часов парень пребывал в непрерывном движении. Он то расхаживал взад-вперед по тротуару, держа в руках образцы товара и во все горло их расхваливая, то дежурил у светофора и, дождавшись остановки транспорта, предлагал услуги водителям и пассажирам.

К часу дня жара и голод становились нестерпимыми, и Стэнли вновь отправлялся на центральный рынок. В дешевой закусочной, разместившейся в сбитом из фанеры сарае, он мог позволить себе немного расслабиться и пообедать ншимой с кусочком курицы или говядины. Большинство сидевших рядом замбийцев, не столь финансово состоятельных, ели кашу без мяса. Через полчаса обход возобновлялся.

Мобильная торговля – это не работа, а образ жизни, убеждал меня Стэнли. Возразить было нечего. Парень действительно пропадал на улицах дни напролет, а дома только ночевал. Пару раз в неделю лоточник пополнял истощившиеся запасы товара у знакомых мелкооптовых продавцов на рынке «Камвала» и опять отправлялся в путь.

– К этому надо привыкнуть, – говорил он. – Некоторые нас не любят, считают дармоедами и спекулянтами, но сами видите – хлеб наш нелегок. А потом, торговать лучше, чем сидеть на шее родителей, слоняться без дела или мошенничать, а то и того хуже – грабить.

Постоянное движение не только помогало быстрее продать товар, но и избавляло от неприятностей, в которые попадали «стационарные» уличные торговцы. Тем надо было договариваться с владельцами магазинов и контор, убирать свою часть тротуара, а порой вступать в неприятное общение с полицейскими, которым регулярно приходила в голову мысль очистить улицу от посторонних, чтобы напроситься на взятку.