– Ужасающая духота, стопроцентная влажность и сильнейшие тропические ливни в буквальном смысле не давали свободно вздохнуть, – рассказывал Джон. – Артиллеристам, как всегда, особенно повезло. Словами не описать, чего стоило протащить орудия по непролазной грязи. Да еще, как назло, снабженцы, отыскав для нас старые шрапнельные пушки, наверное, последние из состоявших на вооружении британской армии, забыли дослать из Калькутты лошадей. Просто счастье, что под рукой оказались канадские мулы.

Неприхотливые животные, запряженные восьмерками, помогли вынести основную тяжесть того, что позднее летописцы окрестили «самым длинными отступлением в истории британской армии».

До конца дней своих майор будет в мельчайших подробностях вспоминать кровопролитный бой на реке Ситтанг 23 февраля 1942 года. Прижатые к берегу японцами, по ошибке попав под бомбежку собственной авиации, артиллеристы отстреливались до последнего. Чтобы отрезать врагу путь на бирманскую столицу Рангун, британский командующий генерал Смит принял жестокое, но единственно возможное решение: он взорвал мост, хотя не все войска успели переправиться. Джон и его расчет под пулями неприятеля бросились вплавь через реку шириной больше километра. В тот день из восьми с половиной тысяч солдат англичане потеряли пять тысяч.

– Я на редкость удачлив, – говорил Итон. – Самому не верится. Подумать только: побывать в стольких передрягах и не получить ни одного самого пустячного ранения! Но еще удивительнее, что я ни разу не заболел малярией, которая косила безжалостнее, чем японские пули. А ведь у нас не было профилактических лекарств.

Ирония судьбы: выйдя невредимым из тропического ада, Джон все же подхватил малярию в умеренной Замбии, где болезнь встречается несравнимо реже. В провинциальную страну, равно удаленную от океанов и большой политики и никогда не знавшую, что такое война, Джон переехал в середине 1960-х из Кении, где пережил развод с женой.

Скромной пенсии, выдаваемой британским правительством, едва хватало на жизнь. Спасибо друзьям, иногда помогали подзаработать. Но в Англию, где жил сын и одна из двух дочерей, Итон возвращаться не собирался.

– Здесь лучше климат, жизнь здоровее, спокойнее, – перечислял он. И добавил вдруг потеплевшим голосом, – здесь же друзья. Фронтовые друзья. Куда я уеду?

Местом сбора товарищей по оружию стал клуб Достопамятного ордена жестяных шляп, который фронтовики именовали запросто «траншеей». Там мы и продолжили беседы. Забавное название имело прямое отношение к фронтовому братству. Первая подобная вывеска появилась в южноафриканском городе Дурбан в 1927 году. Придумал ее участник Первой мировой войны офицер Мот Чарльз Альфред Ивенден. Дело в том, что жестяными шляпами в солдатском обиходе назывались круглые каски с широкими металлическими полями, несмотря на нелепый вид спасшие немало жизней. К 1961 году, когда автор идеи создания клубов ветеранов был торжественно погребен в родном Дурбане, движение стало массовым, а «достопамятные ордена» открылись в большинстве крупных городов юга Африки.

– Поначалу в члены клубов принимались все фронтовики, на какой бы стороне они не воевали, – говорил Итон. – После Первой мировой, например, в них было немало немцев. После Второй, после всего, что совершили нацисты, в устав внесли изменения.

– Лично я до сих пор испытываю уважение к немецким солдатам. Они умели воевать, – вступил в разговор бывший лейтенант британской армии Николас Монтгомери. – С начала войны пропаганда вдалбливала в нас ненависть к немцам, но когда в Египте я увидел в деле бойцов африканского корпуса Роммеля, то в конечном счете проникся к ним даже симпатией.

– Это потому, Ник, что в пустыне была чистая война, без сожженных деревень, массовых убийств мирных жителей, пыток и всех тех мерзостей, на которые я до тошноты насмотрелся в Бирме, – возразил Итон. – А я вот никогда не прощу японцев. Они совершили невиданные зверства, проявили себя жестокими, отвратительными дикарями.

– Что и говорить, нацисты и их пособники совершили много гнусностей, – вмешался бывший танкист, южноафриканец Ян Хендрик фан Эк. – И все же нельзя не признать, что немцы, как и англичане, – отличные солдаты. Американцы брали численным превосходством и техникой, а эти могли сражаться один против десяти. В последние недели операции союзников в Италии, когда крах нацизма стал очевиден даже фанатикам, я иногда жалел немцев. Не тех, кто сдавался в плен, а тех, кто, понимая, что обречен, продолжал отчаянно сражаться. Впрочем, в плен к ним я бы ни за что не хотел попасть. С пленными немцы обращались хуже, чем англичане с бурами.

– Та война была сто лет назад, и буры нас, между прочим, тоже убивали. Только мы вас давно простили, а вы нас до сих пор – нет, – вскипел Монтгомери.

– Англичанам легко быть объективными. Когда вы последний раз воевали на своей территории? В XI веке, если не ошибаюсь? – мгновенно парировал Эк. – Одно дело, когда дерутся солдаты, другое – когда сжигают твой дом, мучают и убивают родных и близких, сгоняют их в концлагеря.

Южноафриканец был, безусловно, прав. Народ Эка много натерпелся во время англо-бурской войны. В самом начале XX века, задолго до Освенцима, британцы первыми в мире организовали концлагеря и проверили свое изобретение на бурах. Чтобы лишить войска противника поддержки, они согнали на огороженные участки все бурское население от мала до велика. Иным способом не получалось сломить сопротивление двух маленьких, но непокорных бурских республик: Трансвааля и Оранжевой. Большая часть народа в английских концлагерях вымерла, не пережив голода, болезней и страданий.

Атмосфера явно накалялась. Я порывался перевести разговор на что-нибудь нейтральное, но сидевшая рядом Кора фан Блерк, единственная в клубе женщина, поспешила успокоить.

– Не волнуйтесь. Они часто спорят, но никогда не ссорятся по-настоящему. Более преданных друзей трудно себе представить.

И впрямь, вскоре беседа вновь обрела первоначальный размеренный ритм, который задавало неторопливое смакование замбийского пива «Моси» и популярной на юге континента южноафриканской водки «Князь Пушкин», на этикетке которой красовалась надпись кириллицей: «Настоящий русский имперский спиртъ».

Хотя друзья впервые встретились в Замбии, куда попали после долгих скитаний по свету, они с изумлением обнаружили, что их пути скрещивались и раньше. Итон и Монтгомери учились в Англии в одной школе, а Монтгомери и Эк бок о бок сражались в Африке и в Италии. Трудно найти людей с более несхожими характерами. Итон, несмотря на доблестную военную карьеру, мягок и застенчив. Монтгомери, всю жизнь, за вычетом военных лет, проработавший архитектором, порывист и решителен. Эк, владелец крупнейшей в Лусаке бензоколонки, фермы и многого другого, всегда держался невозмутимо и рассудительно.

По-разному оценивали они и войну. Для Джона она была тяжкой и кровавой работой, на которой выпало испытать горечь поражений, потерю боевых друзей, чувство бессилия, но и радость победы. Для Эка, ушедшего на фронт добровольцем и фактически подростком, Вторая мировая стала школой жизни. Там он научился преодолевать страх, ценить маленькие простые радости. А еще – водить и чинить танки и грузовики, что в конечном счете предопределило выбор профессии и дальнейший путь.