И вдруг тишину ночи прорезал чей-то испуганный вскрик, впереди послышалась приглушенная брань. Отряд все-таки попал в болото. Никонов схватился рукой за куст, но под ногами у него что-то захрустело (лед! — догадался он), и тело разведчика сразу поползло куда-то в противную вязкую глубину. В лицо ударило застоявшейся гнилью. Кто-то обхватил его за шею — Никонов отбросил эту руку:

— Дурак, не за меня, за кусты хватайся!..

Хрипя, захлебываясь и ругаясь, разведчики барахтались в растревоженном месиве тундровой трясины. Разбитые осколки льда резали им лица и руки.

— Береги оружие! — командовал Ярцев. — Самое главное — автоматы…

Казалось, что здесь и конец. Чем больше дергался человек, стараясь вырваться из гнусного плена, тем больше трясина схватывала его, затягивая в вонючую топь.

— Руку, — молил кто-то, — дай руку!

— Гришка, это ты? Держись за меня, здесь суше…

— Вот кочка. Лезь на кочку…

— Да не ори ты — тише надо!

«Хлюп-хлюп», — чавкала трясина. «Дзинь-крак», — звонко раскалывался лед. Поднимая над собой автоматы, разведчики изнемогали в этой борьбе, когда послышался голос лейтенанта Ярцева:

— Ко мне, ко мне, — здесь уже дно.

Разведчики выбрались из трясины и долго еще лежали плашмя, жадно вдыхая холодный воздух. Пахучая грязь облепляла их одежду, она отваливалась тяжелыми комьями при каждом движении. В сапогах, наполненных водой, скрутились и резали ноги заковрижевшие за эти дни портянки.

— Автоматы при всех? — спросил Ярцев, обходя людей и пересчитывая их. — Десять… двенадцать… четырнадцать со мною. А где же пятнадцатый?

Все притихли, с ненавистью поглядев назад, где под синим светом луны лежала проклятая трясина — кочковатая, взъерошенная пучками острых кустов, взбудораженно бурлящая пузырями, которые с бульканьем лопались на поверхности. А вдалеке темнели острые зубцы гор, и ветер со стороны океана гудел порывисто и тревожно…

Лейтенант Ярцев еще раз пересчитал людей.

— Нет одного, — сказал он, как бы невзначай скидывая с головы каску. — Проклятое болото!

— Борьки нет, — подсказали из темноты, — Шухова нету…

Никонов коротко и судорожно вздохнул:

— Ну всё… А как он жрать хотел, братцы! Всю дорогу о жратве мне молол…

Лейтенант Ярцев подозвал к себе радиста.

— Четырнадцать, — кратко сказал он. — Будешь передавать на базу, скажи — четырнадцать. Идем к бухте Святой Магдалины. В срок будем на месте.

— Есть, четырнадцать, — ответил радист.

— А ведь еще недавно нас было двадцать восемь, — глухо отозвался кто-то в темноте. — Двадцать восемь, а теперь минус…

Никонов резко остановил его:

— Заткнись ты, математик!..

Радист передал на базу сообщение и по приказу Ярцева утопил рацию в болоте, — теперь она была не нужна: отряд находился уже близко у цели. Лейтенант велел разделить на всех последнюю банку консервов и, включив фонарик, сел в отдалении на кочку — стал внимательно изучать карту.

— Посмотрите по рюкзакам и карманам, — сказал он, — может, у кого-нибудь завалялись сухари или галеты. Впереди лежат горы — надо как следует подкрепиться…

Никонов вынул из ножен трофейный немецкий тесак, зажал меж колен пузатую банку с американской тушенкой. Тесак со скрежетом резал чикагскую жесть.

— Подходи, — приказал сержант, на ощупь вставляя тесак обратно в ножны. — Бери каждый для себя…

К нему из темноты подползали на корточках и подходили шумно дышавшие тени разведчиков:

— Рукой брать, что ли?

— Вилку еще тебе. Тоже мне — барин!

— В нашем-то ресторане все больше пальцами…

— Ой, братцы, кажись, много себе зацапал!

— Жаден ты. Отбавь.

Никонов повернулся к Ярцеву:

— Товарищ лейтенант, а вы?

Ярцев погасил фонарь, сложил шелестевшую в темноте провощенную карту:

— Вы там мне тоже малость оставьте.

Помолчал и добавил:

— На донышке…

Поев и испытывая по-прежнему голод, разведчики проверили оружие, подтянули снаряжение. Никонов закинул в кусты пустую банку.

— Теперь курнуть бы, — буркнул он недовольно.

Быстро — по команде — собрались в путь. Тронулись легким, неслышным шагом. Восьмой день пути — скоро уже конец этому тяжкому рейду. А потом — база: заслуженный отдых, письма от родных, чистые простыни на койках, а может быть, и путевка на курорт в Мурмаши.

Хорошая жизнь, честное слово!..

Они уже подходили к морю, когда вдали послышался лай собаки, и две красные ракеты плавно выплыли из-за скалистого гребня, освещая низину.

— Ложись!..

Никонов залег рядом с Ярцевым, сказал:

— Сработал немецкий кордон. Теперь они с собаками возьмут нас.

— Не возьмут, — отмахнулся Ярцев. — Просочимся… Скажи ребятам, чтобы были наготове и не волновались,

— А мы и так не волнуемся, товарищ лейтенант, — ответил из темноты чей-то молодой и задорный голос.

Накрывшись плащ-палаткой, чтобы не было видно света снаружи, Ярцев еще раз взглянул на карту. Это была отличная карта, выпущенная германским генштабом накануне захвата Норвегии: на ней были указаны даже самые малоизвестные горные тропы, и лейтенант выбрал среди них одну, самую трудную, но, как ему казалось, и самую верную…

— А моряки не подведут нас?

— Не знаю, — тихо рассмеялся Ярцев. — Это надо спросить у тебя: ты же сам моряк.

— Вернее — был, — ответил Никонов, и отряд тронулся дальше…

Приход «Аскольда»

Милиционер, растопырив руки, сдерживал толпу наседавших на него женщин.

— Дамочки, дамочки! — кричал он. — Вам русским языком сказано: в порт — Нельзя, требуется пропуск…

В ответ ему летели возбужденные женские голоса:

— У, чтоб тебе!..

— Жирная морда!..

— Отъелся в тылу!

— На фронт иди, крыса!..

Не пропуская женщин, милиционер обиженно кричал, что он был ранен, что его чуть не убили, что он честно отвоевал свое и что он их не пропустит, ибо надо уважать порядок.

И снова:

— Дамочки, дамочки!..

Но «дамочки» опрокинули его и густой толпой повалили в порт. Старая вахтерша, бесстрастно наблюдавшая всю эту сцену, помогла милиционеру отряхнуть шинель и с упреком сказала:

— А ты не шуми, сердешный. Какие они тебе «дамочки»?.. Они женки рыбацкие. Они мужей своих поджидают с промысла. У них, может, подушки от слез не просыхают. Война ведь на море. А ты их к диспетчеру не пущаешь! Дурак ты…