К концу 1980-х глобальное дерегулирование фи­нансовых рынков сместило акцент экономического развития с массового потребления на фондовую бир­жу - Сначала в США и Британии, а вскоре и в других странах максимизация акционерной стоимости ста­ла главным показателем экономического успеха (Dore, 2000); споры о более широкой акционерной экономи­ке стали очень тихими. Везде доля дохода, получаемо­го трудом, а не капиталом, которая постепенно росла на протяжении десятилетий, вновь начала падать. Де­мократическая экономика ослабла вместе с демокра­тическим государством. Соединенные Штаты про­должали пользоваться своей репутацией образцовой демократии для всего мира, а к началу 1990-х снова, как и в послевоенные годы, стали безусловным об­разцом для всех, кто жаждал динамичного развития и современности. Однако общественная модель, пред­лагаемая теперь Соединенными Штатами, заметно отличается от той, что была прежде. Тогда для боль­шинства европейцев и японцев они предлагали твор­ческий компромисс между сильным капитализмом и богатыми элитами, с одной стороны, и эгалитарны­ми ценностями, сильными профсоюзами и социаль­ной политикой «Нового курса» — с другой. Европей­ские консерваторы по большей части были убеждены в том, что между ними и массами игра с положитель­ной суммой невозможна, и это убеждение привело многих из них к поддержке фашистского и нацист­ского гнета и террора в межвоенный период. Когда эти подходы к вызовам со стороны народа потерпели крах во время войны и покрыли себя позором, элиты с большим воодушевлением обратились к американ­скому компромиссу, основанному на массовом про­изводстве. Именно этот путь, а также его военные до­стижения во время войны позволили Соединенным Штатам с полным правом притязать на роль главного защитника демократии в мире.

Но в рейгановскую эпоху Соединенные Штаты глу­боко изменились. Их социальная система начала ра­ботать по остаточному принципу, профсоюзы ока­зались маргинализированными, а разрыв между бо­гатыми и бедными начал напоминать неравенство, существующее в странах третьего мира, полностью перевернув привычную историческую связь меж­ду модернизацией и сокращением неравенства. Этот американский пример элиты всего мира, включая элиты стран, освободившихся от коммунизма, могли принять с распростертыми объятьями. В то же самое время американские представления о демократии все чаще связывались с ограниченным правительством в неограниченной капиталистической экономике и сводили демократическую составляющую к прове­дению выборов.

Принимая во внимание сложность поддержания не­коего подобия максимальной демократии, закат де­мократических моментов следует считать неизбеж­ным, исключая важные новые моменты кризиса и из­менения, которые делают возможным новое участие или, что более реалистично в обществе со всеобщим правом голоса, появление новых идентичностей в су­ществующих рамках, которые меняют форму народ­ного участия. Как мы увидим, эти возможности по­являются и имеют большое значение. Но в долго­срочной перспективе нам следует ожидать энтропии демократии. В таком случае важно понять действую­щие здесь силы и приспособить наш подход к соот­ветствующему политическому участию. Эгалитари­сты не могут помешать наступлению постдемократии, но мы должны научиться работать с ней, смягчая, со­вершенствуя и иногда бросая ей вызов, а не просто принимая ее.

Ниже я попытаюсь рассмотреть некоторые глу­бинные причины этого явления, а также задамся во­просом, что мы можем с этим сделать. Но прежде мы Должны внимательнее рассмотреть сомнения, кото­рые могут сохраняться у многих относительно моего исходного тезиса, что состояние нашей демократии оставляет желать лучшего.

Могут сказать, что демократия переживает сегодня один из своих самых блестящих периодов. Речь идет не только о распространении выборных правительств во всем мире, но и о том, что в так называемых разви­тых странах политики все реже пользуются почтени­ем и некритическим уважением публики и СМИ, чем прежде. Правительство и его секреты все чаще об­нажаются перед демократическим взором. Постоян­но раздаются призывы к все более открытому прави­тельству и к конституционным реформам, которые должны сделать правительства более ответственны­ми перед народом. Конечно, мы живем сегодня в бо­лее демократическую эпоху, чем во время «демокра­тического момента» третьей четверти XX столетия. Политики тогда незаслуженно пользовались довери­ем и уважением наивных и почтительных избирате­лей. То, что, с одной стороны, кажется манипулиро­ванием общественным мнением сегодняшними по­литиками, с другой стороны, можно считать заботой политиков о взглядах чутких и сложных избирате­лей, что заставляет этих политиков тратить немалые средства на выяснение того, что же думают избирате­ли, а затем возбужденно на это реагировать. Конечно, политики сегодня озабочены формированием поли­тической повестки больше, чем их предшественники, предпочитая опираться на маркетинговые исследова­ния и опросы общественного мнения.

Это оптимистическое представление о нынешней демократии ничего не говорит о фундаментальной проблеме власти корпоративных элит. И эта тема ста­нет главной в следующих частях настоящей работы. Но существует также важное различие между дву­мя представлениями об активном демократическом гражданине, которые в оптимистических дискуссиях оставляются без внимания. По первому представле­нию имеется позитивное гражданство, когда группы и организации сообща создают коллективные иден­тичности, осознают интересы этих идентичностей и самостоятельно формулируют требования, осно­ванные на них, которые они предъявляют полити­ческой системе. По второму — негативный активизм обвинений и недовольства, когда главной целью по­литики оказывается призыв политиков к ответу, ко­гда их голову кладут на эшафот, а их публичный об­раз и частное поведение подвергаются тщательному изучению. Этому различию прекрасно соответствуют две различных концепции прав граждан. Позитивные права делают акцент на возможности участия граж­дан в жизни своего политического сообщества: пра­во голоса, создания и членства в организациях, полу­чения достоверной информации. Негативные права — это права, которые защищают индивида от других, особенно от государства: права на защиту в суде, пра­ва на собственность.

Демократия нуждается в обоих этих подходах к гражданству, но в настоящее время все большую роль играет негативная составляющая. Это вызывает осо­бое беспокойство, потому что именно позитивное гражданство отвечает за созидательность демокра­тии. С пассивным подходом к демократии негатив­ную модель, при всей ее агрессии против правящего класса, объединяет идея, что политика, по сути, яв­ляется делом элит, которых недовольные наблюдате­ли обвиняют и стыдят, обнаруживая, что те допусти­ли какую-то провинность. Парадоксальным образом всякий раз, когда мы думаем, что какой-то провал или катастрофа разрешаются, когда неудачливый ми­нистр или чиновник вынужден уйти в отставку, мы играем на руку модели, которая считает правитель­ство и политику делом небольших групп элиты, при­нимающей решения.

Наконец, могут задать вопрос о силе движения к «открытому правительству», прозрачности и от­крытости для расследований и критики, что можно было бы считать важным политическим достижением неолиберализма за последнюю четверть XX столетия, если бы эти шаги не сопровождались мерами по уси­лению государственной безопасности и секретности.