Те, кто утверждают, что могут добиться, скажем, здорового питания путем создания специальных групп для лоббирования правительства, минуя элек­торальную политику, должны помнить, что пище­вая и химическая промышленности выведут против их утлых шлюпок настоящие броненосцы. Конечно, подлинный либерализм позволяет всем группам, пло­хим и хорошим, пытаться оказывать политическое влияние и предоставляет богатые возможности для публичного участия в политике. Но если его не бу­дет уравновешивать здоровая демократия в стро­гом смысле слова, то неизбежны серьезные искаже­ния. Конечно, электоральная партийная политика тоже подпорчена неравенством финансирования, по­рождаемым ролью заинтересованных деловых групп. Но в этом случае степень искажения зависит от того, насколько глубоко либерализму позволяют проник­нуть в демократию. Чем лучше обеспечены равные правила игры в таких вопросах, как партийное фи­нансирование и доступ к средствам массовой инфор­мации, тем больше подлинной демократии. С другой стороны, чем больше процветает либеральное поли­тиканство, а электоральная демократия атрофируется, тем более уязвимой становится последняя перед иска­жающим неравенством и тем ниже демократичность государства. Оживленный мир различных групп, пре­следующих различные цели, служит свидетельством того, что мы можем приблизиться к максимальной де­мократии. Но при этом нельзя забывать, что постде­мократические силы тоже используют возможности либерального общества.

Схожие доводы можно использовать для опро­вержения еще одного американского неолибераль­ного аргумента, что современные граждане больше не нуждаются в государстве так, как в нем нужда­лись их предшественники, что они должны больше опираться на собственные силы и быть более способ­ными и готовыми достигать своих целей при помо­щи рыночной экономики и что поэтому их меньше должны заботить политические вопросы (см., напри­мер: Hardin, 2000). Но корпоративные лобби не вы­казывают признаков утраты интереса к использова­нию государства для достижения того, что выгодно им. Как показывает нынешняя ситуация в США, эти лобби плотно окружают и неинтервенционистское неолиберальное государство с низким уровнем го­сударственных расходов, и государства с высокими социальными расходами. И чем больше государство уходит из обеспечения жизни простых людей, порож­дая у них апатичное отношение к политике, тем про­ще корпоративным интересам более или менее неза­метно использовать его в качестве своей дойной коро­вы. Неспособность признать это служит отражением глубокой наивности неолиберальной мысли.

При наличии всего двух понятий — демократии и не-Демократии — мы не слишком далеко продвинем­ся в дискуссиях о здоровье демократии. Идея пост-Демократии помогает нам описать те ситуации, ко­гда приверженцев демократии охватывают усталость, отчаяние и разочарование; когда заинтересованное и сильное меньшинство проявляет гораздо большую активность в попытках с выгодой для себя эксплуати­ровать политическую систему, нежели массы простых людей; когда политические элиты научились управ­лять и манипулировать народными требованиями; когда людей чуть ли не за руку тащат на избиратель­ные участки. Это не то же самое, что недемократия, потому что речь идет о периоде, когда мы как бы вы­ходим на другую ветвь демократической параболы. Налицо много признаков того, что именно это про­исходит в современных развитых обществах: мы на­блюдаем отход от идеала максимальной демократии в сторону постдемократической модели. Но прежде чем развивать эту тему дальше, следует вкратце осве­тить вопрос об использовании префикса «пост-» в общем смысле.

Идея «пост-» регулярно всплывает в современных дискуссиях: мы любим рассуждать о постиндустриа­лизме, постмодерне, постлиберализме, постиронии. Однако она может означать нечто весьма конкретное. Здесь самое существенное — упомянутая выше мысль об исторической параболе, по которой движется фе­номен, снабженный префиксом «пост-». Это верно в отношении любых явлений, поэтому давайте сперва абстрактно поговорим о «пост-х». Временной период 1 — это эпоха «пред-х», обладающая определенными характеристиками, которые обусловлены отсутствием X. Временной период 2 — эпоха расцвета X, когда мно­гое им затрагивается и приобретает иной вид по срав­нению с первым периодом. Временной период 3 — эпоха «пост-Х»: появляются новые факторы, снижая значение X и в некотором смысле выходя за его пре­делы; соответственно, некоторые явления становят­ся иными, нежели в периоды 1 и 2. Но влияние X про­должает сказываться; его проявления по-прежнему хорошо заметны, хотя кое-что возвращается в то со­стояние, каким оно было в период 1. Следовательно, постпериоды должны отличаться весьма сложным ха­рактером. (Если вышеприведенные рассуждения ка­жутся слишком абстрактными, читатель может заме­нить все X словом «индустриальный», получив в каче­стве иллюстрации весьма характерный пример.)

Именно так можно понимать и постдемократию. Связанные с ней изменения на определенном уровне представляют собой переход от демократии к неко­ей более гибкой форме политического реагирования, нежели те конфликты, которые привели к тяжеловес­ным компромиссам середины XX столетия. В извест­ной степени мы вышли за рамки идеи народовластия, бросив вызов идее власти как таковой. Это отража­ется в подвижках, происходящих в среде граждан: налицо утрата уважения к правительству, характер­ная, в частности, для нынешнего отношения к поли­тике в СМИ; от правительства требуют полной откры­тости; сами политики превращаются из правителей во что-то вроде лавочников, в стремлении сохранить свой бизнес озабоченно старающихся выяснить все пожелания своих «клиентов».

Соответственно, политический мир по-своему реа­гирует на эти перемены, грозящие вытолкнуть его на непривлекательную и второстепенную позицию. Будучи не в состоянии вернуть себе прежний авто­ритет и уважение, с трудом представляя, чего от него ждет население, он вынужден прибегать к хорошо из­вестным приемам современных политических мани­пуляций, которые дают возможность выяснить на­строения общества, не позволяя при этом последнему взять контроль за процессом в свои руки. Кроме того, политический мир имитирует методы других миров, имеющих более определенное представление о самих себе и более уверенных в себе: речь идет о мире шоу-бизнеса и рекламы.

Отсюда и возникают известные парадоксы совре­менной политики: в то время как технологии мани­пулирования общественным мнением и механизмы надзора за политическим процессом приобретают все большую изощренность, содержание партийных программ и характер межпартийного соперничества становятся все более пресными и невыразительными.

Политику такого рода нельзя назвать не- или антиде­мократической, потому что ее результаты во многом определяются стремлением политиков сохранить хо­рошие отношения с гражданами. В то же время такую политику трудно назвать демократической, потому что многие граждане сводятся в ней к пассивным объ­ектам манипулирования, редко участвующим в поли­тическом процессе.

Именно в этом контексте мы можем понять выска­зывания некоторых ведущих фигур из стана британ­ских новых лейбористов относительно необходимо­сти создания демократических институтов, которые не сводились бы к идее выборных представителей в парламенте, но в качестве примера при этом ссы­лаются на использование фокус-групп, что само по себе нелепо. Фокус-группа находится всецело под контролем своих организаторов, которые отбирают и участников, и обсуждаемые темы, а также методы их обсуждения и анализа результатов. Тем не менее в эпоху постдемократии политики имеют дело с запу­тавшейся общественностью, пассивной в смыс­ле выработки собственной повестки дня. Ра1зумеет-ся, понятно, что они усматривают в фокус-группах более научное средство выяснения общественного мнения по сравнению с грубыми и неадекватными механизмами массового партийного участия и объ­являют их гласом народа и исторической альтерна­тивой модели демократии, опирающейся на рабочее движение.