– Погода в этом году просто ужасная, – вдруг обратился к Тильде незнакомый паренек в берете братства художников. – Дозволено ли мне будет поинтересоваться…

В его густых курчавых волосах блестели, как прозрачный бисер, капли дождя, вода стекала по смуглому лицу и заливалась за белоснежный воротник, хотя вряд ли паренек обращал на это внимание. Не умолкая, он рассуждал о художниках, о выставках, о модных книгах и новых постановках. «Вы читали «Летние ночи» Гарольда Конни? Говорят, сам Ла Ваэно будет ставить пьесу, и непременно с Мирой Танно в главной роли…» Он говорил о сотне вещей сразу, и Тильда только вежливо кивала в ответ. В конце речи юноша выразил восхищение ее работой.

– Надеюсь, ты не докучаешь госпоже Элберт разговорами об отвратительной погоде. – С ними поравнялся высокий седовласый мужчина в сюртуке зеленого бархата. – Марек – невыносимый болтун.

Тильда приветственно кивнула Тиаму Онхалу. Он выглядел нездоровым, очень усталым, на впалых щеках – лихорадочно-яркий румянец. Время идет, думала Тильда. Слишком быстро идет. Могучий некогда, Тиам Онхал стал тенью самого себя. Да, ведь уже и седьмой десяток разменял… А она его помнила неутомимым в работе и неукротимым в буйных развлечениях. Когда он писал «Гибель „Южной звезды“», то даже обрился налысо, чтобы не было соблазна пойти на очередную гулянку…

Теперь они шли рядом; дождь щедро поливал их, заглушая позади разговоры и смех, музыку и песни.

– Марек показался мне весьма вежливым и приятным в беседе юношей. Он хорошо знает литературу… И, кажется, горячо увлечен своим делом.

– А вот это верно. – Мастер Онхал склонил голову в знак согласия. – Лучшего ученика нельзя и пожелать.

Его слова прозвучали затаенным упреком: Тильда ученика все еще не нашла.

Некоторое время они шагали молча. В веселой, наполненной песнями и шутками толпе Тильда ощущала себя неуютно.

Тиам Онхал снова заговорил – слова ему явно давались с трудом:

– Знаешь, Урсула была бы рада.

Он не уточнял, чему, но оба знали – наставница Тильды, Урсула Хеден, умерла лишь незадолго до того дня, когда Тильда выиграла конкурс на проект храма Маллара Многоликого.

– И Маллар будет доволен, – заключил мастер Тиам.

– Лишь бы людям нравилось, – сдержанно ответила Тильда. – Но до окончания строительства еще так далеко…

Тиам Онхал мягко, но укоризненно улыбнулся – он всегда верил в предопределение и судьбу, верил в волю Многоликого.

– И ты, и я – все мы Кисти в руках Созидающего.

Тильда обернулась к нему.

– Поэтому ты изваял статуи для храма?

– Поэтому, – кивнул художник. Резкие черты на миг исказила боль.

– Ты в порядке? – Тильда придержала его за локоть, испугавшись, что Тиаму станет плохо посреди этой толпы. Но художник улыбнулся ободряюще:

– О да. Все хорошо, моя госпожа. Нет ничего более благородного… – произнес он, задумавшись, но через пару мгновений добавил уже обыденным тоном: – Сорок лет прошло с тех пор, как я тут живу, а каким стал город!.. В этом – и твоя заслуга, моя госпожа.

Тильда кивнула – но без улыбки. Улицы города, пересекающиеся под прямыми углами, были для нее как решетка, как воплощение бездушного порядка, как символ страшного многоглазого и многорукого бюрократического чудовища, правящего Дарреей и Республикой со всеми ее провинциями и колониями.

Она же хотела видеть Даррею иной. Как в сочинениях великого Фредегара Норта о Городе-саде – цветущей и прекрасной.

Сам собой разговор сошел на нет. Тильда, мастер Онхал и его ученик шагали молча. Тильда думала о ритуале, который предстоит совершить Тиаму. Старый мастер выглядел подавленным, и чем ближе они подходили к площади, тем сильнее он волновался.

– Ты… прости, что спрашиваю, но ты – готов? Выглядишь не очень хорошо.

Мастер помолчал. Тильда видела, как напряглась шея, как дрогнули губы.

– Нет. Не готов. Три года! Три года. Это моя лучшая работа.

Он дернул воротник, словно душивший его.

Ритуал – честь, но ни один творец не заслуживает того, чтобы собственными руками уничтожить свое творение.

В это время процессия достигла наконец цели. Полукруглую площадь с одной стороны обнимала мощная двойная колоннада Канцелярии. Чудовище, воплощенное в этом здании, царствовало над крышами, сквозь серость тускло блестел его тяжелый золоченый купол. Никуда вы не денетесь от меня, напоминало оно. Я – господин. Вы не вырветесь из моих объятий.

На площади на специальном возвышении стояли мраморные воплощения Многоликого – каждое в человеческий рост.

Маллар Созидающий держал кисть и мастерок: «Будь творцом; ибо творцу открыты золотые мгновения вечности».

Маллар Воздающий заносил над головой меч: «И воздам я вору, убийце, лгуну. И воздаяние будет страшно».

Маллар Судящий клал на весы перо и камень: «Разделяю я черное и белое, благое и дурное. Но остерегайтесь судить слепо либо не судите вовсе».

Маллар Прощающий протягивал руки ладонями вверх: «Лишь сердце прощающего искренне и открыто небу».

И лишь тот, кому предстояло стать Безликим, угрюмо, с вызовом взирал на Созидающего.

Служители Многоликого остановились напротив статуй, и музыка смолкла, только стучал по камням дождь. Желтые и оранжевые пояса священников яркими пятнами выделялись на фоне светло-серых стен.

Наконец все участники шествия разместились на заранее отведенных местах, обступив статуи.

Верховный служитель Идринн подошел к Безликому и коснулся пальцами невидящих мраморных глаз. Его голос, звучный и сильный, разнесся по площади, над примолкшими мастерами и торговцами, сенаторами и гвардейцами, над мальчишками, над зеваками, чьи головы торчали в окнах окружающих площадь домов.

– Эти изваяния установят в храме Многоликого, когда храм будет закончен. Вознесем хвалу Многоликому – Созидающему Маллару.

Словно по волшебству – а может, так оно и было – где-то в вышине, на башне Канцелярии, зазвонили колокола. Обычно их звук возвещал наступление полудня, но сейчас он медленно плыл и таял над притихшей толпой. Как и все, Тильда почтительно склонила голову, но рассматривала собственные башмаки и темную брусчатку под ногами. Слова молитвы, соответствующие случаю, она повторяла с опозданием.

– Господин Онхал! Войдите в круг, прошу.

Краска мгновенно схлынула с лица мастера Тиама, он покачнулся, и ему пришлось опереться о руки Марека и Тильды, чтобы не упасть.

– Я… я не смогу, – проговорил он побледневшими губами, держась за грудь. – Сделай это вместо меня. – Мастер Тиам вцепился в рукав Тильды. – Ты достойна. Сделай. Прошу.

Тильда непонимающе посмотрела на него. Ритуал следовало выполнять тому, кто изваял статую Безликого.

Татор Идринн замер в ожидании, и в ожидании застыла вся площадь. Остолбеневший Марек смотрел на Тильду широко распахнутыми глазами, не понимая.

Ей хотелось встряхнуть парня, залепить пощечину – чтобы очнулся и хоть что-то сделал!

– Не видишь – ему плохо? – Тильда дернула Марека за рукав так, что он едва не упал. – Отведи его куда-нибудь, где потише, и поищи лекаря. Ну! – Тот поспешно закивал, поддерживая учителя, стал пробиваться к одной из улиц, отходящих от площади лучами.

На нее неотвязно смотрело множество любопытных и удивленных глаз. Когти тревоги вцепились в сердце – она оглянулась на Тиама, но их с Мареком скрыла толпа.

Поднимаясь по ступеням, Тильда оглянулась – лица превращались в светлые пятна – чем дальше, тем более размытыми они казались.

Его Святейшество сразу все понял.

– Лишь во тьме виден свет, – нараспев, торжественно начал верховный служитель Идринн. – Лишь свет рождает тень. Как Многоликий, так и Безликий нужны нам, дабы баланс был соблюден. Но Безликий не имеет лица, ибо темное и злое лиц иметь не должно. Окажите нам честь, госпожа Элберт, – он протянул ей старинный шестопер, – закончите ритуал.

Тильда приняла из его рук оружие, очень тяжелое и холодное, от которого мороз шел по коже и рука будто леденела, срастаясь с полированной рукоятью. Древняя легенда: Созидающий лишает Безликого лица – повторялась уже как ритуал, который неукоснительно соблюдался при возведении любого храма. Сердце вдруг забилось очень быстро. В эту скульптуру было вложено много труда – и души.

Вспышка, воспоминание юности: мастерская Урсулы Хеден, и Адриан, ее сын, размахиваясь кувалдой, разбивает статую прекрасной Лиины, олицетворяющей Юность, ту, для которой Тильда послужила моделью. Он бьет, пока на полу не остаются бесформенные куски мрамора, потом оборачивается к ней, застывшей на пороге… у него страшное лицо. Такое же, как у Безликого. Гордое. Непокорное. Лицо человека, потерявшего радость жизни.

Неужели…

Нет, это всего лишь дурное совпадение, не более, ведь Тиам Онхал и Адриан Хеден не были знакомы. Это всего случайность, всего лишь неканоничное изображение Безликого – слишком живое, будто, мраморный, он способен дышать, видеть, чувствовать боль.

Черный мрамор блестел от дождя. Застывший в камне, опутанный веревками Безликий с вызовом смотрел на Маллара, молчаливо вопрошая его: «За что?» Звуки пропадали в загустевшем воздухе. Тильда оглянулась на Тиама и в его взгляде прочла ответ на невысказанный вопрос.

– Прости меня, – шепнула она и размахнулась шестопером. И даже не зажмурилась.

Осколки мрамора брызнули во все стороны. Никто не двинулся, все смотрели, как будто видели впервые эту захватывающе-жуткую картину. Тильда еще раз занесла оружие