— Николай Степанович, — Батюшин замер в ожидании ответа и никак не отреагировал на подобное вольное обращение. Да и какое оно вольное, если он сам мне неоднократно разрешал именно подобным образом к себе обращаться. — Если вы всё знаете, то тогда должны знать и о том, что после моего падения со скалы в Карпатах я потерял все свои способности. Утратил дар предвидения.

— Это на самом деле правда? — с недоверием прищурился генерал.

— Это соответствует действительности.

— Жаль. Очень жаль. Тогда вы ничего не сможете сказать и о другом так называемом пророчестве. О проклятии Марины Мнишек?

— Не смогу, вы правы. Я даже и не слышал о таком проклятии, — покривил в очередной раз душой и увильнул от правдивого ответа. Оно мне нужно, толковать подобные проклятия? Того и гляди, пристегнут к нему и обернуться не успеешь, как на плахе окажешься… Или на помосте… С перекладиной над головой и верёвкой на шее…

— Ещё раз повторю, очень жаль. Действительно, не слышали? — с участием в голосе слегка склонился в мою сторону Батюшин.

— Если и слышал когда-то что-то, то в данный момент ничего об этом не могу сказать. Говорю же, амнезия у меня после падения.

— Странная какая-то у вас амнезия, выборочная. Тут помню, тут не помню. Чему вы улыбаетесь, полковник?

— Голова предмет тёмный, малоизученный и научному анализу не поддающийся…

— Да, уж… — глаза Батюшина на какой-то короткий миг вильнули в сторону.

Вот если бы не смотрел всё это время ему в лицо, то и не увидел бы этого виляния взглядом. Очень уж подозрительно всё это. И этот разговор. Куда он там смотрел? Ну-ка… Что там, в той стороне, интересно? Стена… Или что-то за стеной? Может быть, кто-то? А кто? Кому может быть интересен подобный разговор? Кто был в курсе моих откровений? Мария Фёдоровна и Николай. В весьма малой мере Джунковский, Эссен и Остроумов. Последних двух можно вообще в расчёт не принимать. Я им слишком мало говорил. Да и то, что говорил, относится или к ним самим, или к весьма общим сведениям. Весьма малым. Тогда Джунковский? Тоже вряд ли. Владимир Фёдорович подобные вопросы не стал бы задавать. Он и так в курсе моих дел. И вряд ли стал бы прятаться за стеной. Если бы это был он, то я сейчас находился бы точно не в этом кабинете… Остаются первые двое. Исключаю Марию Фёдоровну. Не станет она никому обо мне рассказывать. Николай? А вот этот вполне мог поделиться моими откровениями с семьёй. Или с преемником? Получается, за стеной Олег?

От подобного предположения стало несколько не по себе. Хотя лишнего я ничего не сказал. А то, что пытается мне сейчас приписать Батюшин, так это только его собственные слова. Пусть они так и остаются его словами. Зато тогда становится понятным и вполне объяснимым мой приезд именно сюда…

— Сергей Викторович, вынужден оставить вас на минутку. Посидите пока в одиночестве, а я скоро вернусь.

Николай Степанович вышел из кабинета. А я замер на стуле. Угадал? Похоже на то. На что это меня провоцируют? На какие-такие действия? Или у меня паранойя разыгралась? Ну, разыгралась или не разыгралась, а посижу-ка я на месте. И даже шевелиться не буду. Стоп. А, может, всё гораздо проще? Может, я и впрямь правильно угадал? И там за стеной действительно Олег находится? И Батюшин просто-напросто пошёл у него дальнейшие инструкции по ведению разговора получать? Да ну, бред. Олег слишком молод для подобного. Молод, не молод, а сбрасывать подобное предположение со счетов не стоит. И дёргаться тоже не нужно. Ждём, как бы ни было трудно ждать.

— Значит, вы уверяете, что самолёт ваш полностью исправен и готов к вылету? — Прямо с порога начал говорить Батюшин. Единственное, что перед этим сделал, так это за собой плотно дверь прикрыл.

— Исправен и готов, — ещё раз повторил я.

— Хорошо, — Николай Степанович подошёл к стене, сдвинул в сторону зелёную штору, открывая взгляду висящую на стене огромную карту. — Прошу вас, подойдите.

Подождал, пока я выберусь из-за стола и подойду, взял в руки небольшую указку, продолжил:

— С этого момента, Сергей Викторович, всё сказанное мной должно сохраняться в тайне. Понимаете? Подписывать ещё какие-то бумаги я вас заставлять не собираюсь. Вы их и так достаточно много подписали. Поэтому будем рассчитывать на вашу благоразумность. Сейчас наступил именно один из тех моментов, ради которых вас и привлекли к моему ведомству.

Секундная пауза. И следующие слова Батюшина вызвали во мне явное и неприкрытое недоумение:

— Ни в какой Крым Николай Второй не уехал. Всё, о чём писали газеты, выдумки для отвлечения внимания. На самом деле император решил вместе с семьёй совершить плавание на “Штандарте” вокруг Европы. И уже только потом остановиться в Крыму…

— Зачем? — моё недоумение от подобного поступка можно было кусочками нарезать. Бред сумасшедшего же! Ну какое сейчас может быть путешествие вокруг Европы? И не удержался, высказал своё недоумение:

— Это у нас с Германией вроде бы как мир, а в Европе-то ещё ничего не закончилось. Воюют-с. Режут друг друга почём зря. Или я что-то в своей, как вы говорите, Сибири, пропустил?

Как и ожидалось, мой явный сарказм остался без ответа. Для приличия подождал секунд десять, ну а вдруг ответит? Не дождался, но и оставлять этот вопрос без разъяснения нельзя. Слишком уж всё странно. Поэтому немного перефразировал:

— И что, неужели здравомыслящих людей в его окружении в Царском Селе и в столице не нашлось, чтобы отговорить от этой безумной затеи?

— А никто и не знал об этом решении. Эта авантюра, а по-другому её и не назовёшь, была проделана в большой тайне. Да-да, на удивление в тайне, — уточнил Батюшин, видя мою весьма недоверчивую реакцию на его слова. — Сие даже мне до поры неизвестно было, потому как в тот момент и других забот хватало.

Непроизвольно дёрнул бровью. Да не может такого быть! Это же император! Бывший или не бывший…Первое лицо государства! Ну какие могут быть другие заботы? О чём он вообще говорит? Или таким образом сейчас пытается себя оправдать?

— Вы бы видели, что в те дни в столице творилось, — прекрасно понял мои сомнения Николай Степанович. — Государь же от короны отказался! Народ взбаламутился. Да так, что нам всем пришлось за порядком присматривать. Едва до кровопролития на улицах не дошло. Совсем без помятых да поломанных не обошлось, честно говоря, но эту смуту с трагическими событиями на Ходынке и близко не сравнить. Господь миловал, не дал повториться подобному. Так что каюсь, проморгал отход яхты, не до того мне было.

— Понятно, — протянул я. И предположил: – А теперь вы намереваетесь с моей помощью проследить за “Штандартом” с воздуха?

— Если бы было так просто. Всё гораздо хуже… Дело в том, что вот уже около недели с яхтой нет связи…

— Кто бы сомневался, — пробормотал я, но Николай Степанович умудрился расслышать это моё бормотание.