– Вот и я кое-чего хочу. – Вид у Инструктора был как у ребенка, которого не пустили в Диснейленд.

– Чего?

– Только не надо смеяться.

– Мне не до смеха.

– Я хочу узнать, кто убил Кеннеди. Мне обещали сказать.

Карина упала в тяжелый фейспалм.

– Ты чего, дурак? Какой Кеннеди? Тебе не по хрену?

– Нет. Я, считай, из-за него умер, – поделился своим прошлым Инструктор.

– Поясни… и извини, что я на «ты». Просто выбесили вы меня все.

– Да не проблема. Я, вообще, из Штатов, там все на «ты». Я журналист-исследователь, писал книгу про Кеннеди, полжизни вопрос изучал, выпустил в итоге свою работу – а ее разнесли в пух и прах. Критики. А когда я писал, соцсетей не придумали еще, и мне негде было ответить, да и тем, кому понравилось, тоже некуда было написать. Раньше же хейт направляли в одну сторону, понимаешь? Ну я и умер от сердечного приступа после месячного запоя. Глупо, но как есть. Вот я тут немного продвинулся по карьерной лестнице, обещали сказать… Я без этой правды спать не могу.

Карина этот каминг-аут восприняла своеобразно:

– То есть, пока я не отработаю, ты тут как привязанный?

– Вроде того. – Инструктор попросил еще кофе.

Карина замолчала, пытаясь осознать только что услышанное. Потом вдохнула, собралась и озвучила требования властям от террористов:

– Тогда возвращай Савелия. Иначе я вообще перестану их уговаривать. Понятно? Связывайся со своими, мантру читай – в общем, как хочешь.

Инструктор опешил:

– Что значит – перестанешь?! Ты должна!

– Никому я ничего не должна, – спокойно ответила Карина. – Свобода воли. Основа мироздания. Вечность буду в этом кафе с тобой сидеть, вечность с эклерами! Как тебе? Прыщами покроешься адскими и про Кеннеди не узнаешь! – Карина откусила большой кусок от эклера.

Настало время Инструктора озадачиться. Однако он заподозрил подопечную в блефе:

– То есть ты готова из-за Савелия своих не увидеть? Ты чего, меня на понт берешь?

Возможно, когда Карина начинала говорить, она и вправду блефовала, но… как это часто бывает с россиянами, в процессе спора появляется решимость идти до самого конца, даже если и плана такого не было.

– Готова! – сказала она. – Не из-за Савелия, а потому, что несправедливо так, понятно? А если все несправедливо, то зачем все? Оживляй.

Инструктор помрачнел и окончательно растерял всю свою ленивую чванливость.

– Да не могу я его оживить, – грустно сказал Инструктор.

– А кто может?!

– Никто. Здесь – никто.

– Но меня-то оживляете каждый раз!

– Реально-то мы тебя оживить не можем. Это спецэффект, считай. Так все устроено, что ни я, ни начальство, ни даже Бог смерть отыграть назад не может. Я тоже, если честно, разочаровался в системе. Некоторых людей очень жалко. Вот так.

Карина всю свою короткую жизнь отличалась тем, что не сдавалась. Кроме одного раза, как вы уже поняли.

– Ты сказал – здесь никто. А там? Там кто-то может?

– Врач может, если успеет и руки не из жопы. В смысле врач скорой.

– А скорая едет?!

– Ты же сказала, что из-за него скорая приедет. Вот она и едет, в пробке застряла.

– Ну хотя бы с пробкой ты можешь помочь?!

Инструктор огляделся по сторонам:

– Ты только меня не сдавай. Я научился тут светофоры блокировать. Иногда красный свет минут десять держу и слушаю, как люди власть ругают. Мелочь, а приятно. Это же я – власть, получается.

– Что у тебя в голове… Врубай скорой зеленый, короче.

Инструктор тыкнул что-то в компьютере:

– Едет.

– Молодец. Слушай, а в скорой хороший врач?

– А я знаю? Сейчас хороших врачей – днем с огнем, одни блогеры везде, даже среди врачей.

– Не поспоришь. Тебя как зовут, вообще?

– В последней жизни звали Джеффри.

– Джеффри, ты молиться умеешь?

– А что? Вроде да. Тренинг проходил тут.

– Вот и молись. Молись, чтобы он был врачом больше, чем блогером! Иначе – я тебе слово даю – мы здесь навсегда останемся. Я, ты и эклеры.

– Хорошо. Я попробую. Ты тоже давай. Никогда не знаешь, чей звонок примет колл-центр.

– Очень смешно!

Прошло минут пять. Неожиданно Инструктор просиял:

– Слушай, ну твой Савелий прям феерически невезучий персонаж.

– Что такое?

– Весь переломался вдобавок ко всему своему набору и выжил. Выжил! Лузер – он и есть лузер.

Карина улыбнулась, обняла Джеффри и с какой-то особой теплотой сказала:

– Сам ты лузер. Может, ему в больнице язву поправят, медсестра какая приласкает, родители его наконец в себя придут, поймут, что нельзя так с сыном. Короче, слава Богу, что он выжил!

Джеффри буркнул:

– Врачу слава, вообще-то. Хотя и Богу, конечно, тоже – он же врачей придумал. А знаешь… Неслучайно он под машину попал… Он теперь месяц под присмотром, с крыши уже не прыгнуть. Значит, один нам остался!

– Один. Слушай, а все-таки: почему мне каждый раз так страшно прыгать? Ведь знаю же, что это, как ты сказал… спецэффект, а все равно такая жуть…

Джеффри поставил чашку с кофе на стол и сказал неожиданно холодно, если не зло:

– Чтобы ты на все жизни будущие запомнила, что нельзя так. А ты думаешь, почему некоторые люди так высоты боятся? Помнят.

– Логично. Я запомню.

Джеффри улыбнулся и сразу потеплел:

– Так, ну ладно, давай угощу тебя еще одним эклером, ты же Савелию все свои суточные отдала.

– Давай, Джеффри, а чего вы тут на суточных экономите-то?

– Вот не порти мне настроение, а!

Из больницы Савелий не вернулся.

Остался завхозом, потом дорос до начальника столовой и вскоре стал самым любимым человеком в этом так завязанном на любовь учреждении.

Врач-реаниматолог вышел в коридор, в котором сидела абсолютно безжизненная София Истомина, акционер крупного холдинга с состоянием в пару сотен миллионов долларов, которая была готова отдать их все за то, чтобы услышать от доктора нужные слова.

Услышала:

– Вытащили. Жить будет, Софья Алексеевна, но вы понимаете, что попытка суицида в тринадцать лет на ровном месте не происходит, надо разбираться.

Соня холодно сказала:

– Я разберусь. Аркадий Борисович, я вам пожизненно должна. Приеду на следующей неделе, и вы поймете, что это значит. Можно я к дочери зайду?