Я отсутствовал долгое время, и вот сейчас увидел его как бы заново. Обратил внимание, что в его усах чёрных волосков уже не осталось, и сами усы стали более светлыми. Морщинки в уголках глаз углубились, и на лице стало больше коричневых пигментных пятен. Когда же он успел постареть? — в день нашей первой встречи он выглядел совсем не так… В моей груди защемило что-то, похожее на жалость.

Я шагнул во двор, вдыхая знакомые запахи пыли и трудового пота. В тот же миг получил шокирующий удар костяшками кулака в ямку правого предплечья. Учитель знал все болевые точки, бесспорно…

Я зашипел, зажал плечо левой рукой и резко отпрыгнул в сторону. Иначе получил бы второй удар: наш наставник не прощал расслабленных.

— Ты опозорил мою школу и моё имя, воин, — сказал Учитель менторским тоном. — Ты использовал мои знания и своё умение не для того, чтобы защитить слабого, а для того, чтобы утешить свою непомерную гордыню.

— Учитель! Он напал первый! И с ножом!

— Жалкий лепет я слышу. Ты испугался сапожного ножика, воин? Ты в воинском искусстве стоишь выше десятка таких обормотов, как тот, что напал на тебя, и поэтому должен был сделать всё, чтобы этот засранец не получил никакого увечья! Неужели ты не понял, что я учу вас не только защищаться, но и не наносить вреда разным глупцам и дуралеям!

Я молчал, подавленный, зажимая ноющее плечо.

— Ты не первый такой. Многие, очень многие мои ученики, вырастая, начинали использовать моё искусство в корыстных целях, потакая своему эгоизму. Ах, да, я и забыл, что в вашей стране понятия «эго» нет… Скажу так: потакая своим низменным чувствам. Каждая такая выходка — это удар в моё старое сердце. Ты разве не знаешь, что ваш достопочтенный бургомистр несколько раз грозился закрыть мою школу из-за того, что мои ученики вели себя недостойно? Что мне делать тогда? Жить, как растение? Но ты не желаешь знать ничего, что не касается тебя лично…

Я упал на колени и коснулся лбом земли в знак смирения. Это не наш ритуал, а той страны, откуда родом наш наставник, и исполнение его — пример абсолютного послушания страшно повинного. Я видел, как Учитель, не колеблясь, отказывался от ученика, который, по его мнению, должен был выказать ему такое смирение, — отказывался, невзирая на потерю платы за учёбу.

— Учитель! Чем я могу искупить свою вину?

Это тоже ритуальная фраза его страны. Во дворе висела гробовая тишина — никто из учеников не хихикал. Хорошо учёные, однако.

— Поговори с господином бургомистром. И, ради всех святых, каких ты знаешь — не убивай его. Не надо.

Я встал.

— Возьми шест, воин. Будешь сейчас биться со мной.

Разумеется, я, пропустив много времени и без разминки, был жестоко избит опытным бойцом, хоть и старым. Но, вы мне не поверите: знакомая боль ушибов оказалась так сладка и освежающе приятна, что я не обижался. Кроме того, Учитель мог бы и ударить меня шестом по затылку, но он, зафиксировав такую возможность, лишь покачал головой и простил такую мою страшную оплошность.

Мой визит к тогдашнему нашему бургомистру я запомню навсегда. Это был дядька тучный, зажравшийся в мирное время, в годах. Похожий на жирного хряка.

— Господин бургомистр! — я поклонился. — У меня к Вам огромная просьба.

Он, надменно восседая за столом, покрытым тяжёлым солидным сукном, тряхнул вторым подбородком:

— Чо тебе надо, парень?!

Я рассказал ему всю историю с уличной дракой из-за гулящей девки и наложенным штрафом и попросил не закрывать школу боевых искусств, клятвенно обещая впредь не хулиганить.

— У меня эта школа вот уже где! — рявкнул Боров. — Одни требуют её закрыть. Другие — просят не закрывать. И все — уважаемые люди. Большие люди! А ты кто, сопляк?

Я назвал себя, и своих родителей. Бургомистр захохотал, колыхая круглым брюхом и вторым подбородком:

— Ну, насмешил! Ой, умора! И я вот ТАКОГО должен слушать? Скоро ко мне говновозы начнут ходить с просьбами.

«Не убивай его! — взорвался у меня в голове голос Учителя. — Учись разговаривать с теми, кто выше тебя.»

— Простите, уважаемый, — смиренно я склонил голову, — что лезу к Вам со своими пустяками. Но наш Учитель — уважаемый в городе человек, и я не хотел бы, чтобы он пострадал из-за меня. Мы заплатили штраф потерпевшему — позвольте мне теперь сделать что-нибудь и на благо родного города…

Бургомистр поперхнулся своим толстым смехом и воззрился на меня удивлённо:

— Хм… Хм… На благо, говоришь… Что ж, есть у меня одна мыслишка, — он откинулся на спинку кресла и, донельзя довольный собой, сложил ладони на своём брюхе. — Горожане вечно жалуются на грязь, а у меня дворников содержать не на что. Так что давай, отработай два месяца на уборке улиц. Завтра зайди на городскую конюшню — там тебе выдадут нужные инструменты, — и он снова хрюкнул утробным смешком.

Вот так этот инцидент был окончательно исчерпан. Мне удалось сломить свою гордыню, слушая насмешки горожан, благо Учитель оставался непроницаем и своих чувств никак не выказывал.

А тот незадачливый жених через много лет стал городским казначеем. По крайней мере, полученная от меня травма деньги считать ему не помешала, так что совесть моя осталась на его счёт совершенно спокойной.

Неумолимое время шло и шло, и моё лицо обзавелось жиденькими усиками и робкими волосками на подбородке. Я, отчаявшись, принял решение стать разнорабочим у строителей, так как они летом кочевали по стране, выполняя подрядные заказы, и я имел бы возможность вообще не жить дома и не слушать нудение родителей о своей беспутной натуре. Приближалось первое моё строительное лето…

Вдруг, как гром среди ясного неба, пришло сообщение: война! На нас напала Нихелия!

Нервное возбуждение охватило всех, а я — ликовал. Сам Пресветлый предоставил мне возможность отработать свои боевые навыки на пользу родине, и больше никто не посмеет упрекать меня в нахлебничестве. Я буду и страну защищать, и кормить на войне будут за казённый счёт. Отец стал сумрачным, — даже его молоточек стучал сердито, а мама часто плакала, изо-всех стараясь, чтобы её слёзы не капали на шитьё, и я, глупый мальчишка, не понимал тогда — почему. Разобьём мы этих проклятых нихельцев — разве в этом можно сомневаться?! На войне гибнет не так и много людей, а уж я-то, да со своими умениями, — совершенно точно останусь жив!

Я быстрее ветра помчался в городскую ратушу и заявился к бургомистру, рассказав о своём желании воевать за любимую страну.

— Ох, ох! — Боров суетился, топая по коридору — я семенил следом. — Все сопляки хотят воевать — все лезут ко мне. — он утёр огромным белым платком потную лысину. — И всем всё от меня нужно, все всё требуют. Лошадей в армию — дай, продовольствие — дай, а у меня тут не деревня, а город, вообще-то. На конюшне — пять старых кляч… Всё нужно собирать по всему дистрикту, а времени — не дают! Военный приезжал — повесить грозился! Давай, топай к командиру городской стражи — пусть он с тобой разбирается…