Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хочешь, я тебе расскажу, что будет дальше?
– Умеешь рассказывать сказки?
Его очень тщательно контролируемая ярость давила меня к матрасу.
– В данном случае невеселые сказки.
– Начинай.
Лицо Арида близко – теперь он сидел передо мной на корточках, как друг, как товарищ. И даже смотрел почти тепло, только тепло это отморозило бы мне ладони.
– Я сделаю для тебя исключение, капрал Джейн, и дам тебе шанс… Шанс уйти отсюда по-простому, но ты им не воспользуешься. Пожалеешь об этом почти сразу, попросишь о втором, но его не будет, это я тебе гарантирую.
– Как занимательно, – процедила я сквозь зубы. Хочет увидеть на моем лице страх? Не увидит. – Что дальше?
– Дальше я устрою тебе тесты на выносливость. На выдержку, на силу, на болевой порог. И ты взвоешь.
– С чего ты решил, что сможешь вовлечь меня в них? Силком будешь тащить на полигон?
– О нет, – светлоглазый командир улыбался, – я дам тебе кнут и пряник. Хороший пряник, и ты пойдешь сама. Вот только пройти ни один из них не сможешь.
– Обожаю самоуверенных идиотов. – Чем острее был мой язык, тем ласковее становилась его улыбка, не затрагивающая, впрочем, глаза. – А если я их пройду?
– Пройдешь хоть один – уйдешь домой. Целая и невредимая. Я даже поклонюсь тебе в пояс…
Что-то не нравилось мне в том, что он рассказывал. Ощущение, как будто я в будке предсказателя, и этот предсказатель – кукла-клоун со стеклянными глазами. Игрушка, ей бы не верить. Вот только каждое слово – правда… Пророчество. Не хотелось погружаться в эту ассоциацию, однако тревожно дергалась интуиция.
– Но ты не сможешь, цветочек.
– Я тебе… не… цветочек. – Будь у меня сейчас свободны обе руки, наверное, я бы попыталась его удушить.
– Хочешь меня убить?
– Хочу.
Я даже врать не стала.
– Я буду предоставлять тебе такую возможность каждый день. Но каждая проигрышная попытка будет сопровождаться болезненным наказанием. Как видишь, я справедлив.
Очень хотелось усмехнуться, а еще лучше – плюнуть ему в лицо. Вот только плевок обернется для меня ударом в лицо – непонятно, откуда я это знала.
– Так что там дальше в «нашей сказке»?
– Из меня хороший рассказчик? – его улыбка умела усыплять бдительность. Смена его настроений с тяжелого на легкое сбивала с толку. Все-таки он или псих, или отменный манипулятор. Возможно, он – сразу оба. – Дальше ты взвоешь от тяжести испытаний, устанешь от боли…
«Ой ли. Моя злость тоже уже кипела вовсю.
– А сам ты бы смог их пройти?
– Да. Все.
– Значит, и у меня есть шанс.
– Конечно. Но ты будешь проваливать одно за другим, не будешь достигать победы, даже приближаясь к ней. Выдохнешься. После предложишь мне себя.
– Никогда. – Сейчас я была гневливее анаконды, хотя голос мой был спокоен. – Никогда я не предложу тебе себя. Для меня любой труп привлекательнее тебя.
Во мне говорила ненависть. Сколько себя помнила, я терпеть не могла самоуверенных и самовлюбленных самцов, и неважно, насколько они мужественны и красивы.
Арид даже не разозлился, лишь едва заметно покачал головой.
– Не зарекайся. Это может легко измениться.
Он сидел слишком близко, и взгляд его в самую душу. Я впервые поймала себя на мысли, что рядом с ним не чувствую себя «капралом Джейн», но ощущаю себя обычной девчонкой. Совсем как когда-то. Давно, очень давно никто не мог разбудить во мне это чувство, и я с омерзением запихнула его туда же, откуда оно вылезло.
– Проедем эту твою несбыточную мечту. Дальше что?
Он продолжал смотреть. Его взгляд был спокоен и нагл, его взгляд уже знал, что пробрался туда, куда других не пускали. Но гости на то и гости, чтобы их выпинывать за порог. Пришел не значит остался.
– Дальше ты начнешь просить меня о милосердии. О том, чтобы я просто отпустил тебя домой.
– И?
– И если за то время, что ты проведешь в этом доме, ты переосмыслишь нечто важное и чему-то научишься, я подумаю.
– О доброте?
– О ней.
– Какая щедрость.
Я давно не испытывала столько кислотных чувств одновременно. То есть этот дядь думает, что я после его издевательств должна еще и поумнеть? Уровень моего «айкью» он забыл посмотреть в досье?
– А дальше?
– А дальше – думаю, этот вариант очень вероятен – ты умрешь. Потому что ничего не переосмыслишь.
Теперь какое-то время молчала я. В сказанном не ощущалось, что Арид собирается порешить меня своими руками, скорее, это сделает нечто косвенное. Очередное хитро обставленное испытание?
– Грустная какая-то сказка.
– Я предупреждал.
Так близко не сидят враги. Так близко может сидеть с тобой тот, кто хочет коснуться лица рукой, отвести от щеки прядь волос. Но Арид моей щеки не касался. Вместо этого он поднялся, застыл передо мной колоссом, опять неприступным, чуть снисходительным и ледяным. Оповестил.
– Начнем воплощать историю в жизнь сейчас?
Нехорошее предчувствие; тревога усилилась.
Экс-командир уселся в кресло, положил руки на подлокотники – как король, как очень уверенный в себе монарх. И лед в его глазах в очередной раз обжег.
– Ты можешь просто извиниться, капрал Джейн. За вторжение, за собственную слабость, потому что отказалась проходить испытания. Я сочту тебя трусом, но отпущу. Считаю до десяти.
Я аж звякнула цепью от наручника.
– Один…. Два…
Он считал неспешно. Но и не слишком медленно.
«Извинись, Джейн! Скажи ему что угодно…»
Вот только некстати вспомнилась фраза: «Тебя никто не трахал?» Черт бы подрал эту злобу, она никогда быстро не уходила.
– Три… Четыре…
«Я сочту тебя трусом…» А я трус? Он отпустит… И я пойду, повесив голову, до машины Прерика? Вернусь на базу, сообщу об убитых, выдержу косые взгляды сослуживцев. Вслух они не осудят, нет…
– Пять… Шесть…
Сука, но правда в том, что я хочу доказать этому мужлану собственную полноценность. Более того, я хочу свернуть ему шею, я хочу вернуться домой с трофеем в виде бейджа с его груди. Я хочу выиграть эту битву!
– Восемь…
Арид даже замедлился, чтобы не считать слишком быстро. Выдержал долгую паузу перед следующим словом.
– Девять.
Мы смотрели с ним друг на друга: я – растерянно, настороженно и ожесточенно, а он – с привычной насмешкой. «Беги, Джейн, беги… Ты девочка, ты ничего не умеешь. Просто спасай свою тощую шкуру, тонкие ноги, слабые руки…» И меня вдруг так мотнуло яростью, что я поняла: не побегу. Что костьми лягу, но мы еще посмотрим, кто кого. Это уже дело кровной мести.
– Десять, – прозвучало безэмоционально. Прозвучало штампом в бумаге: «В помиловании отказано».
Наверное, я только теперь поняла, что совершила ошибку.
Черт, я могла уйти…Я могла прямо сейчас слушать, как отстегивается наручник, подняться с этого матраса, зашагать к выходу. Понурая или какая угодно, но свободная и живая. Чертовы эмоции, почему они берут верх так невовремя?
– Послушай, ладно, я была неправа… Извини!
– Поздно, – он произнес это очень ровно, – время действия бонусного предложения истекло. Я предупреждал тебя, что дам шанс и что ты не используешь его. Так? Помнишь, о чем я предупредил дальше?
– Что не дашь второго.
– Похвально, что у тебя хорошая память, цветочек.
Он был холоден, он был неприступен, он был как монолит.
– Черт… Я опоздала всего лишь на секунду! – цепь от наручника дернулась сильнее, зазвучала зло. Запястье обожгло болью. – И я тебе не цветочек!
Арид просто поднялся и зашагал к выходу, погасил в комнате свет.
– Спи. Набирайся сил.
Спать сидя? Интересно, наручник позволит принять лежачее положение? С этой цепочкой я чувствовала себя рабом, чувствовала себя униженной, склоненной перед чужими сапогами. Гадкое чувство, рвущее на части. И опять добела раскалилась ярость.
– Не боишься, – процедила вслед спине, – что я доберусь до тебя?
Арид развернулся, даже облокотился на косяк, помолчал. А после легко обронил не то с насмешкой, не то с почти незаметной ноткой печали.
– Доберись.
Он уже ушел, а я все сидела, запутанная, растерянная, обиженная на себя. И задумчивая. Почему мне показалось, что в слове «доберись» прозвучал некий двойной смысл? Доберись… Он этого хотел? Чтобы я добралась до его души, до его человечности, до его тела? Да к черту, что мне там показалось. Завтра с утра я начну, как обычно, расхлебывать последствия из-за слишком длинного языка.
Лежачее положение принять все-таки удалось; в доме темно, тихо. Засыпая, я не могла понять, правильно ли я сделала, что не ушла.