Попытки думских интеллектуалов и бретеров возглавить воюющую страну закончились оглушительным и почти мгновенным провалом. Многим из них довелось на личном опыте убедиться в том, что власть без силы также опасна для общества, как и сила без власти. Крах организационных усилий русских либералов весной – летом 1917 г. будет абсолютно непонятен, если не помнить или не знать того, что это уже не первое их крушение. На самом деле, в качестве государственных деятелей они провалились еще ранее, в дореволюционный период, когда управляли созданными с благословления государства общественными организациями: Земским, Городским союзами и Военно-промышленными комитетами.

Неожиданно негативную роль сыграли исторические знания. Опыт Французской революции требовал опасаться угрозы справа. У русской революции во главе с либерально-демократическими, а затем и социалистическими лидерами не могло быть врагов слева. Когда выяснилось, что Россия 1917 г. все же не совсем походила на Францию 1789 или 1793 гг., было уже поздно. Значительные лица из Государственной думы, Земского, Городского союзов, Военно-промышленных комитетов быстро оказались недостойными доверия улицы и были сметены ею, как мусор.

Пришедший к власти А. Ф. Керенский, демагог с театральными замашками, верил в себя и в свою способность трактовать политику как интригу. Поначалу у него многое получалось, во всяком случае, он был успешен в борьбе за должности и в создании вокруг себя атмосферы обожания. Став военным министром, он сменил штатский пиджак на френч защитного цвета, а летом 1917 г. у него разболелась рука – он носил ее на черной повязке через плечо, что придавало фигуре «демократизатора армии» оттенок романтизма. Министр был похож на раненого героя32. О том, как это надеялись использовать, можно судить по приветственным завываниям сторонников демократии в «Русском инвалиде»: «Керенский и народ – одно. Имя его – имя вождя. И в этом имени – успех и победа»33. Приемы А. Ф. Керенского вызывали умиление в прессе, которая назвала его Сен-Жюстом русской революции, «существом особым, чуждым человеческих слабостей», в отличие от своего французского оригинала принципиально отказавшимся от кровопролития и в этом явившим «то вечное, что очищает и облагораживает всякий факт истории, поднимая его на прозрачный воздух, передавая его благожелательным солнечным лучам, – сострадание»34.

Рост беспорядка и разложение армии вызвали к политической жизни новых лидеров, пытавшихся возродить дисциплину и порядок железной рукой, а не патетическими речами и дешевыми приемами. А. Ф. Керенский завидовал популярности генерала Л. Г Корнилова и боялся его. Ему удалось спровоцировать на выступление своего «врага справа» и разгромить так называемый «корниловский мятеж», а после этого он остался один на один с «друзьями слева». 1 (14) сентября для усиления своих позиций он провозгласил Россию республикой, сославшись на единодушную поддержку, которой у него, кстати, не было: «Считая нужным положить предел внешней неопределенности государственного строя, памятуя единодушное и восторженное признание республиканской идеи, которая сказалась на Московском государственном совещании, Временное правительство объявляет, что государственный порядок, которым управляется Российское государство, есть порядок республиканский и провозглашает Российскую Республику»35. Это не спасло ни А. Ф. Керенского, ни псевдореспублику. Это были бесконечно малые величины, презираемые почти всеми. К власти под лозунгами прекращения войны и широких социальных преобразований пришли большевики.

Очень быстро во внутренний конфликт вмешались противники по Первой мировой войне. Признаться, нелегко разобраться, где военная оккупация перерастала тогда в интервенцию, ясно одно: германцы, австрийцы, турки и даже болгары к концу 1917 – началу 1918 г. не страдали разного рода комплексами, стараясь извлечь максимум выгод из победы над беззащитной Россией. Стране пришлось заплатить огромную цену за «выход из войны». 3 марта 1918 г. большевистское правительство подписало Брестский мир. Формально это была капитуляция, логичное следствие разгрома. «Масса поняла истину, что если армии нет, а рядом с вами лежит хищник, то вам придется подписать наитягчайший, унизительный мирный договор»36. Необходимый при таких обстоятельствах «временный выход был только во временной передышке, которая была получена при подписании Брестского мира»37. Передышка продлилась недолго. С весны 1917 по весну 1918 г. Антанта несла весьма тяжелые потери, а затем обстановка начала меняться в ее пользу. Мощнейшее влияние на последнем этапе войны оказали США, выступив в апреле 1917 г. на стороне противников Германии. Попытка ее командования переломить ход войны на Западном фронте до прибытия американских подкреплений провалилась: немцы смогли прорвать фронт, используя новую тактику штурмовых отрядов, но уже не имели достаточного количества сил для того, чтобы использовать возможности, созданные прорывом38.

Уже в 1914 г. в военных действиях, в целом весьма напоминавших традиционное для XIX в. взаимодействие пехоты, кавалерии и артиллерии, начало проявляться влияние современной техники. В воздухе появились самолеты и цеппелины, на фронте – броневики, а в тылу – грузовики и автомобили. История об использовании парижских такси во время битвы на Марне стала классической. Но контрнаступление союзников летом 1918 г. представляет картину, более привычную для поля битвы Второй мировой войны: 26 сентября в наступлении в Аргоннском лесу приняло участие 37 французских и американских дивизий, их поддерживало свыше 4 тыс. орудий, в атаке приняло участие свыше 700 танков. 27 сентября не менее масштабную атаку предприняли под Камбре англичане. С воздуха их поддерживало свыше 1 тыс. самолетов, активно штурмовавших позиции противника. На оборонявшихся было сброшено свыше 700 тонн бомб, для стрельбы по целям на земле использовано 26 тыс. пулеметных дисков39. Это была война моторов, и Германия явно проигрывала ее. Германское командование паниковало, оно теряло надежду на благополучное окончание войны40.

Тем не менее достижения союзников не давали надежд на быстрое окончание войны. 3 октября 1918 г. на франко-американской конференции в Труа-Фонтан еще рассматривались сроки победоносного ее завершения – конец 1919 или начало 1920 г. Но именно в это время произошли события, решившие ее исход. В сентябре 1918 г. англичане под командованием генерала Э. Алленби сокрушили турецкую армию в Палестине, и практически одновременно генерал Л. Франше д’Эспере начал наступление на Салоникском фронте. Болгария и Турция были разгромлены и вышли из войны, ресурсы Балкан и Малой Азии отсекались от Берлина. Всего через две недели после встречи в Труа-Фонтан военный министр Германии генерал Г Шойс подвел итоги: тыл мог предоставить армии 600 тыс. солдат на следующий год, и этого хватило бы для обороны, но отрезанный от поставок горюче-смазочных материалов из Румынии, рейхсвер мог продержаться только шесть недель41.

Война моторов – это и война за то, на чем они работают. Между тем вероятность остановки моторов возникла именно в тот момент, когда перед германской армией, на флангах которой – в Бельгии, на Самбре и Маасе – наступали союзники, а за спиной немцев были Арденны, возникла угроза рассечения на две части. Ввиду недостатка путей сообщения кризис мог быть преодолен только при интенсивном использовании моторов42. Угроза вполне могла вылиться в катастрофу. Сомнений у канцлера принца Макса Баденского не осталось: нужен был мир, и желательно до того, как противник вступит на немецкую землю. Война закончилась так же, как и началась – долгожданно, но неожиданно и на Балканах, так и не ставших тогда трофеем победителей в конфликте за мировое господство.