Так было от начала времен и, казалось, будет всегда.

Но однажды, в конце под обветшалую кровлю Чёрного дома ступил Псих.

– Завтра, – произнёс он торжественно, – всё изменится. Или не завтра, – добавил со смущённой улыбкой начинающего мессии. – Но изменится обязательно. Я обещаю.

Донк, хохотнув коротко, отвернулся; после четырех лет в статусе нелегала он хорошо знал цену таким обещаниям. И срок. Ровно до первого дня зимы. Другие тоже не особенно обрадовались новичку: явно лишний болтливый рот и пока ещё неизвестно, какой добытчик. Может, растяпа. Может, неудачник. Может, и вовсе он работает на Свору.

Только Марта, по обыкновению, бормотала что-то себе под нос, и тусклая полоска белка влажно блестела под краем сморщенного века.

– Я знаю, что вы мне не верите, – настойчиво продолжал Псих. – Трудно верить в светлое будущее на голодный желудок. Но дайте мне шанс! А пока… – он суетливо сбросил на пол заплечный мешок и распустил узел. – А пока разделитесь, пожалуйста, на группы по здоровью. Я захватил с собой лекарства от кожной гнили, от паразитов, от легочных заболеваний и еще кое-что. Тут немного, но должно хватить на всех.

Смешки как отрезало.

– Рюк есть? – хрипло спросил Манки и приподнялся на дрожащих ногах-соломинках.

– Обезболивающее? Конечно, – озадаченно нахмурил светлые брови Псих. – Но вы же знаете, там столько побочных эффектов – я бы не рискнул выдавать его без обследования, хотя бы и примитивного. Погодите, что вы… Эй! Осторожно! Здесь же лекарства!

Донк отвернулся к стене и заткнул уши. Рюк принести в Чёрный дом, это додуматься надо… Двойная доза – сладкий сон на целые сутки, мечты и грёзы; тройная – легкая смерть. Искушение отчаявшихся.

Донк старался не слушать, но звуки все равно прорывались. Вопли, визг, рычание и горькое «Да что же вы делаете, нельзя так!».

Кончилось все довольно быстро. Счастливчики расползались по углам, обнажая в счастливых оскалах черные от рюка зубы, и погружались в яркие сны. Невезучие дураки тихо скулили, баюкая сломанные руки, растирая по разбитой роже липкую кровь или просто свернувшись от боли жалким клубком. Псих, уже не такой чистенький и сияющий, как полчаса назад, растерянно сгребал в кучу раздавленные ампулы, растоптанные блистеры, сверкающие клочки фольги и белесое крошево таблеток.

– Почему… – шептал он, и лицо его было искажено. Или это тени так падали? – Почему вы не хотите даже попытаться? Я ведь могу помочь… Слышите, я могу вам помочь! – Псих сорвался на крик, но обитатели Чёрного дома только отворачивались. Или, как Донк, таращились из темных углов.

Марта, кряхтя, поднялась со своей подстилки, подошла к Психу и встала рядом с ним на колени.

– Ты целые-то прибери, а? – прошелестела она. – На зиму. И, это… спрячь. Сопрут, как есть сопрут.

Псих моргнул растроганно раз, другой – и потянулся к Марте, будто хотел ее обнять. Но та шлёпнула его по рукам:

– Ну, ну, и себе слизня под ребро захотел? И откуда такие берутся-то…

Псих опять улыбнулся и, оглянувшись, зашептал что-то Марте, цепляясь за ее ободранный рукав. Донк сам с собой поспорил, что до середины осени этот дурень не дотянет.

Донк ошибся.

Изрядно поистрепавшийся, почерневший от солнца и гари, стерший руки до мозолей Псих шнырял по всему Дому с бесцельными уговорами.

– Вы только подумайте – немного усилий, и зимой будет гораздо легче жить! Если просто свалить мильву в подвал, то половина сгниет. Но если сначала подсушить ее на крыше… Смотрите, десять человек собирает ее, один сторожит на крыше, другой ссыпает готовую мильву в коробы, перекладывая её листьями баровника. Всё это у нас под боком растёт, понимаете? А рыба! Шестерых человек достаточно, чтобы натаскать из пригородных карьеров соли. Если засушить рыбу с солью, она будет гораздо дольше храниться, и…

– Ты, это, не умничай, – Манки снисходительно похлопал своей высохшей куриной лапкой ему по плечу. – Свора нас на шесть дней в город выпускает. Попрёмся за листочками – зимой сдохнем. Гнилое, вишь ты, жрать ещё можно. А ежели нет ничего, то и нечего. Ну, ты пошевеливайся, а? У нас тут правила простые. Что в общую кучу не положил, то оттуда и не возьмешь. Понял, да?

– Дайте мне шанс! – Псих начал суетиться и злиться. Как всегда. Донк от скуки только сплюнул на грязный пол. – Дайте шанс, хоть один! Поверьте, я знаю о чем говорю, я всё рассчитал!

Марта бросила перебирать мильву и похромала к Психу. Подошла, потянула к выходу за край драной рубахи:

– Не надо, – краем уха уловил Донк ее бормотание. – Нельзя так в лоб. Соль нужна, да, и баровник. Ты, это… сбегай, коли хочешь. Я на твою долю мильвы наберу, да, – скрюченные старушечьи пальцы робко зарылись в спутанные от грязи, но все еще светлые волосы Психа. – Молодой еще. Перебесишься…

«И чем скорей, тем лучше», – подумал Донк.

Облава началась, когда её не ждал никто.

Раньше Своры всегда зачищали Чёрный дом только летом. О приближении своём они оповещали издалека механически-гнусавыми голосами «крикунов»: «Санитарно-военная очистительная ревизия, просим оставаться на местах! Пожалуйста, оставайтесь на местах!». Заслышав этот клич, страшный не сам по себе, а тем, что он предвещал, все, кто могли держаться на ногах, утекали в катакомбы. Оставшиеся – заразные, калеки или просто больные надеждой – бестрепетно ожидали своей участи.

Когда-то давно Свора просто огненным вихрем проходила по Чёрному дому, оставляя после себя только трупы. Но в последние лет десять люди стали пропадать бесследно. Некоторые из тех чудаков, что грезили обманчивым «завтра», говорили, что Империю, мол, развалили, теперь на ее месте какая-то Республика стоит и ей-де нужны граждане новые, будто бы народу в переворот полегло – ух, сколько! Ну, эти мечтатели жили до первой Облавы. А потом или пропадали совсем, или оставались на грязном полу с простреленной башкой.

Другие, поумнее и поопытнее, вроде Манки, пугали новеньких другой сказкой. Мол, голод в Империи, и не брезгуют теперь легальные и человечьим мясом. В это почему-то верилось охотнее, как и в любую жуть.

Псих, слушая Манки, только кривился и бросал снисходительно: «Что б вы понимали!». Но кто будет Психа слушать? Да и людей из Чёрного дома, вернувшихся в закон, никто никогда не видел, а трупы – вон они, после каждой Облавы оставались. Потому и боялись появления Своры, и потому в тот миг, когда Яршек скатился с крыши с очумелыми глазами, вопя:

– Свора идёт, Свора! – все заметались, как ошпаренные щенки. Сразу поверили. Какой дурень рисковать станет? Вот и Донк тут же подхватил с пола лежак, свернул, забросил на спину и драпанул к подвалу. Первым проскочил – поэтому то, что наверху случилось, только из рассказов и узнал.

Псих и здесь оказался дурнее всех. Вместо того чтобы уйти по-тихому, он подбивал других остаться. Или, если уж они верят свято в то, что Свора убивать приходит, надобно забрать в катакомбы и своих, не бросать их на погибель. Хотя бы не заразных, а тех, кто ногу подвернул или просто не вовремя наглотался квашёнки. Манки его быстро вразумил кулаком по уху, а то некоторые простофили уже начали вслушиваться в крамольные речи. Чего «квашеных» забирать, ежели они сами за себя постоять могут? Отползти, там, или спрятаться, или дубиной какого олуха из Своры огреть… Тут Псих начал вопить сущую несуразицу про какую-то апелляцию, и его быстро затолкали в катакомбы.